Кетанда

Он раздул костер, сел на лежанку и закурил. С лодкой все понятно. Надо идти пешком. Это примерно сто тридцать километров, максимум — сто пятьдесят. Если по два километра в час (он специально брал поменьше, закладываясь на худшее) и идти десять часов в день, то это… двадцать километров. Это — реально. Семь дней, ну — восемь. Ну, пусть десять, если вдруг что.

От сигареты закружилась голова, и жутко захотелось есть. Мишка решил, что сначала поймает рыбы, поест и потом пойдет. Он взял спиннинг, при свете костра проверил, хорошо ли привязана единственная блесна, и пошел к берегу. Было еще темно, и он шел громко, специально пихал ногами застывшую за ночь гальку, хрустел льдом на лужах, что-то бормотал вслух. Ему и стыдно было немного, но и не хотелось столкнуться с кем-нибудь в этих холодных предрассветных кустах.

Он вышел на берег, кусты остались позади, и почувствовал себя бодрее. Река была широкая, другого берега не видно было в темноте, и скорее всего мелкая. Постоял, осматриваясь. Хорошего места для рыбалки не было. Вспомнил про нерестилище, где у него вчера взял кижуч, но к нему надо было переходить на другую сторону и идти вверх по течению. Мишка замялся, подумал вернуться к костру и подождать, пока рассветет, но пришлось бы снова идти через кусты… и он, растерянно злясь на самого себя, вошел в воду. Здесь было чуть выше щиколотки, камни, торчащие из реки, обледенели за ночь, и Мишка двигался осторожно.

Он был почти на середине, когда понял, что впереди кто-то есть. Тяжелая волна прошла по телу, он присел, стаскивая с плеча карабин. Очертания леса едва различались в сумерках, но кто-то большой и темный двигался по берегу. Ноги стали ватными. Он осторожно обернулся назад, там тоже были какие-то пятна. И тоже, казалось, движутся, и он отчетливо слышит шаги и даже всплески. Сердце отдавало в голове.

Он еще потоптался на месте, снял карабин с предохранителя и, стиснув зубы и ругаясь на самого себя, осторожно двинулся к лесу. Ноги паскудно дрожали, спиннинг мешал держать карабин двумя руками, он не знал, куда его деть, и злился, и озирался потерянно. Наконец перекат закончился. Он осторожно вышел на берег, постоял, вглядываясь в серую лесную темень, и пошел вверх по реке вдоль самой воды. Тропы здесь не было, приходилось забредать в воду, обходя кусты и коряги, но идти в темноте по лесу он не решился.

Рыбу он поймал быстро. Сначала самку кижуча, а потом и крупного самца. Разжег костер, настрогал палочек и пристроил красномясые, жирные брюшки к огню. Вспорол самку и достал тугой красный ястык. Попробовал, разжевал несколько икринок — икра не пахла рыбой, а напоминала желток яйца — без соли было непривычно, но не противно, и даже вкусно. Он съел много, но не наелся. Съел печеное брюшко. Он делал все автоматически, а сам все думал про ночной перекат. Это было очень странно, никогда с ним такого не было. Не то что уж совсем, но не так же.

Он достал сигарету (в пачке оставалось шесть штук), прикурил, на душе было вяло и гадко, внутри все подрагивало, казалось, что даже мелко дрожат руки. Ему хотелось не вниз, к морю, а вверх — туда, где его вчера высадил вертолет. Он хорошо помнил то место, и туда было намного ближе. «Вернуть бы все», — по-детски думал Мишка, глядя вверх по реке. Он готов был на что угодно, только кто-нибудь отмотал бы время на сутки назад. Он даже попытался представить, чем же он, собственно, готов пожертвовать, мелькнуло что-то про сделку с дьяволом, но все это было слишком книжно и не имело никакого отношения к тому, что он видел вокруг. Не было здесь никакого дьявола и никогда не бывало, а его слабость была только его слабостью. Он тяжело вздохнул, подумал, что просто не выспался, да и вчерашнее тоже.

— Надо останавливаться засветло, — сказал он вслух, хмуро и твердо. — Делать большой костер, и вообще не лазить по ночам.

Впереди речка уходила в сужение между двумя сопками. До них — километра полтора, прикинул Мишка. Он встал, взял карабин, спиннинг и пошел. По дороге докурю. Ему не терпелось проверить, сколько же он пройдет за час. Казалось, что километра три-три с половиной вполне можно. А это тридцать километров в день.

Низкое серое небо грязным молоком закрывало всю долину. Шлось легко. Хорошо утоптанная медвежья тропа тянулась вдоль реки, самым краем леса. «Сил полно, — думал Мишка, — долечу и не замечу». Он даже повеселел. По его новым расчетам получалось, что за четыре с половиной дня можно дойти. От этой глупой радости казалось даже, что море совсем рядом. На сопку залезь и увидишь.

Через пару часов он сильно устал и сел отдохнуть. Настроение было ни к черту, за эти два часа он прошел не больше трех километров. Сначала шел быстро, но уже вскоре уперся в высокую скалу, которая поднималась прямо из реки. Мишка попытался пройти по воде вдоль нее — не получилось. Он пошел назад, вверх по реке — искал переправу на другой берег, но везде было глубоко. Он вернулся к скале.