Хайм

– Найт, а Найт? – прошептал я. – А может, все-таки вернемся? Ему ведь нужны всего лишь деньги. А я приношу деньги. Хайм приносит деньги. Зачем ему разрушать Хайм, дойную корову? Будем работать на бандитов, на Шварца, да хоть на самого черта, какая разница? Главное, что под шумок я смогу закончить систему. Всё то же самое, зато…

Найт присел передо мной на корточки. В глазах его светилась совершеннейшая уверенность в собственной правоте, в правильном порядке приоритетов. «Еще немного, – подумал я, – и он догонит в этом свою любимую жену Трай. Трай, которая уже давно и счастливо избавилась от своего настырного снаружиста».

– Ты просто расстроен, – ласково проговорил Найт. – А иначе подобные глупости просто не пришли бы тебе в голову. Пойми: наружному миру не нужна твоя новая версия. Чего хочет наружный мир? Он хочет продавать и получать деньги. Так что бессмертие этому торгашу совсем ни к чему – ведь бессмертие можно продать только один раз. Всего один раз! Зато смерть… О, смерть продают многократно, причем каждому покупателю, – продают в форме ежегодных, ежедневных, ежечасных отсрочек. Отсрочками от смерти торгуют везде: на рынках, в аптеках, в больницах, в кассах вокзалов и аэропортов… – везде. Съел кусок хлеба, выпил стакан воды, проглотил таблетку, доехал до работы, до больницы, до роддома… – значит, отсрочил смерть еще на день, еще на неделю, на год, на десятилетие. Этот мир существует, торгуя смертью. Подумай сам: о чем ты только что торговался с бандитом? Об отсрочке смерти. А потому первое, что они сделают, услышав о твоей новой версии, – закроют Хайм. А затем убьют тебя, чтоб не мешал торговать. Или наоборот – сначала убьют, а потом закроют. Ну? Разве не так?

Я закрыл глаза. На изнанке век гонялись друг за другом огненные червяки. Устал. Боже, как я устал…

– Может, и так… – сказал я, просто чтобы что-то сказать, чтобы знать, что я еще жив и могу говорить. – Но я торговался о жизни. Я хотел купить ей жизнь. Хотел и не смог.

– Ерунда, – возразил Найт. – Ты торговался о жизни, но тебе могли продать не более чем отсрочку. В ее случае это и вовсе бессмысленно: ведь она уже переселилась в Хайм. Она стала Постумом. И вот Постуму ты как раз можешь купить жизнь. Настоящую жизнь, без смерти и каких-либо отсрочек, раз и навсегда. Если, конечно, закончишь новую версию. Иди умойся. Нам пора на автобус.

И я встал, и пошел в вокзальный туалет – смыть с лица грязь, мразь и слезы наружного мира, которые горели на моем лбу, как плевок, как клеймо, как жгучая каинова печать. Вокзал был большим, многоуровневым, мы забрались на самый верхний этаж, и сквозь приоткрытое окно туалета всё внизу казалось игрушечным: игрушечные автобусы во дворе, игрушечный незнакомый город и игрушечный мир, торгующий настоящей смертью. Если бы я мог, я выпрыгнул бы прямо сейчас. Но я не мог. Я отчаянно нуждался в отсрочке, чтобы завершить новую версию.

17. Найт

Я уже говорил, что всегда считал Программера человеком с параноидальными наклонностями, и это мнение не поколебала даже реальность черного шевроле-субурбана, который на поверку и в самом деле оказался бандитским. В конце концов, тот факт, что параноиков, как и всех прочих, время от времени действительно преследуют, никак не оправдывал ни жизни с постоянной готовностью к бегству, ни преувеличенной подозрительности, с которой Программер относился к любому встречному-поперечному. Вот и Шварц – таинственный, никогда мною не виденный Шварц, от которого мы спасались так отчаянно, что лишали себя возможности по-настоящему выспаться и умыться, чем дальше, тем больше выглядел в моих глазах нереальным, надуманным пугалом, типичным плодом программеровской паранойи.

Послушать моего друга, так Шварц присутствовал везде и всюду, незримый и неуловимый, не воспринимаемый обычными чувствами, как мировой эфир или электромагнитная волна. Войдя в любое помещение – будь то зал ожидания или салон автобуса, Программер принимался настороженно разглядывать присутствующих, отчего-то предполагая, что у него получается делать это незаметно, исподтишка. Но хорошо известно, что люди быстрее всего замечают именно такие взгляды. Неудивительно, ведь эта способность въелась в их генетический код еще с тех времен, когда они начали охотиться друг на друга – каннибальский обычай, не изжитый человечеством до сих пор. В результате все обитатели автобуса, вагона, вокзальной комнаты принимались неловко поеживаться, оглядываться, ерзать на своих сиденьях, пока, наконец, не обнаруживали источник беспокойства, и тогда уже все глаза дружно устремлялись на Программера с выражением возмущения, вызова, а то и прямой угрозы. Завидев такое внимание, бедняга и вовсе приходил в ужас, хватал меня за рукав и тащил в какое-нибудь другое место, где история повторялась с точностью до последней детали.