Хайм

Программер преувеличенно бодро хлопнул меня по спине.

– А у Шварца останется моя оболочка! Ты ведь сам говорил: это не более чем шкурка. Думаю, к тому времени она будет изрядно побита и продырявлена. Ну и черт с ней. Как говорил наш знакомый, ныне покойный снаружист, это всего лишь мясо. Мясо, кожа да кости… Эй, Найт, дружище! Веселей гляди! Мы почти у цели… – он взглянул на часы. – Следующая остановка через двадцать минут. Я сойду там.

– А как же я?!

18. Она

– А как же я?!

Это восклицание прозвучало так беспомощно и горько, что я и сама испугалась. Мне показалось, что это уже происходило со мною однажды. Что мне два или три года, на моей голове бант, и я стою на коленках, прижавшись носом к оконному стеклу, и смотрю на незнакомый вокзал, и вдруг вижу на платформе свою маму, вышедшую, как она сказала, на полминутки, и осознаю, что поезд сейчас тронется, и она останется там, а я здесь, и звериный вой рвется из моего горла – вой брошенного детеныша. Было это когда-нибудь или не было? И если было, то с кем? Со мной? Но кто я сейчас?

Программер придвинулся ближе и обнял меня за плечи. В глазах его стояли слезы.

– Зачем ты так? – тихо проговорил он. – Думаешь, мне легко? Думаешь, я не боюсь? Ты выйдешь потом. Я не думаю, что тебе имеет смысл ехать до конечной – лучше сойти где-нибудь по дороге. Только реши сама и ничего не рассказывай мне. Потому что я в конце концов все расскажу Шварцу. Понимаешь?

Я молча кивнула. Я не могла говорить. Слова снова душили меня. Два слова: «Не уходи!» Программер вернулся на свою лавку и стал натягивать сапоги, купленные нами еще в том, первом торговом центре. Теплые, непромокаемые, немного неуклюжие, но относительно легкие. В них трудно бегать, но хорошо убегать. Под моей лавкой стояли такие же. Программер притопнул для пробы, посмотрел на меня и ободряюще улыбнулся.

– Помни, здесь сидим не мы, а наши снаружисты. Им все равно умирать, а нам жить… – он задумчиво покачал головой. – Иногда я думаю: как было бы здорово обойтись вообще без снаружистов! Переселить всех в Хайм и не оставить снаружи никого. Никого, кто страдал бы, кто умирал бы от пули, голода, болезни, старости. Никого, кому отрезали бы руки и ноги… Но пока не получится. Пока нам нужны серверы, и обслуга, и электричество, и деньги на поддержку. Но в будущем мы непременно автоматизируем и все эти службы. Непременно. И тогда останется только Хайм. Хайм – и мы, его бессмертные жильцы и хозяева.

Он усмехнулся и взглянул на часы.

– Уже скоро. Знаешь, я тут подумал про бога и царя. Вот я сотворил Хайм, да? Сотворил целый мир – и небо, и моря, и континенты, и звезды с планетами. И населил его тоже. Получается, что я совсем как тот, самый главный и самый большой Бог и Царь. Всё один к одному! – теперь Программер улыбался почти весело, глаза его светились. – Получается, что Он действительно создал меня по своему подобию! Понимаешь? Человек подобен Богу не потому, что у Бога есть руки и ноги, которые может отрубить любой бандит. А потому, что он тоже творец. Вот в чем дело! Человек создан для того, чтобы творить!

Он наклонился и схватил меня за обе руки.

Поезд замедлял ход перед остановкой.

– И вот еще что… – быстрой скороговоркой произнес Программер. – Прикинь: если у человека есть цель, и эта цель – творить, то возникает вопрос: что именно? Что мы можем сотворить такого, чего не было бы уже сотворено Им, самым главным и большим? Мы часто думаем, что творим, но это вовсе не творчество. Вот взять хоть этот поезд. Разве он сотворен нами? Черта с два! Всё, из чего он сделан, сотворено до нас – и железо, и дерево, и нефть, и электричество. Мы просто перекомбинировали уже сотворенные детали, и получился поезд. Или взять симфонию: все ее звуки уже существовали до композитора. Какой же он тогда творец? Никакой он не творец, он комбинатор, вернее, рекомбинатор. Но! – он торжественно воздел к потолку указательный палец. – Есть кое-что такое, что можем сотворить только мы. Только мы. С нуля, из бессвязного хаоса, без всяких комбинаций и рекомбинаций – в точности как делал Он, творя наш мир. Знаешь, что это? Нет?

Я отчаянно замычала, мотая головой из стороны в сторону. Я не знала и не слишком хотела узнать. В моей голове крутились совсем другие невысказанные мысли, подавленные крики, мучительные страхи. За окном плыли пакгаузы, будки, ангары железнодорожного депо. Вот и платформа. Программер вскочил и натянул на голову шапку.

– А ты подумай! – весело выкрикнул он. – Подумай! Для чего мы живем? Для чего?.. Ну, давай обнимемся, пора уже…

Я прижалась лицом к грубому драпу его пальто.

Добротное пальто. Мы купили два – одно ему, другое мне. У меня никогда не было такого друга. И уже не будет. Потекло из носа, но плевать я хотела на нос. Плевать я хотела на всё. Больше уже ничего не будет. Ничего. Программер деликатно похлопал меня по спине.