Халхин-Гол. Первая победа Жукова

У кровати самого тяжёлого из обитателей палаты, лейтенанта Анатолия Гриднева, хирург задержался дольше всего. Измерил пульс, давление, приподнял веки пожелтевших глаз. Гриднев был ранен в горло, лежал осунувшийся и перенёс две операции.

– Как себя чувствуешь, Толя? – спросил хирург.

– Ничего…

– Ну с Толей мы отдельно позанимаемся. Перенесёшь его с санитарами во вторую палату.

– Мне здесь хорошо, – с усилием произнёс лейтенант.

Наверное, он не знал, что вторая палата – это изолятор для очень тяжёлых или умирающих пациентов. Гриднев не хотел покидать ребят, которые выздоравливали, смеялись, рассказывали анекдоты. Вместе с ними он тоже рассчитывал быстро поправиться.

– Там тебе хуже не будет, – заверила его Таня. – Врачи всегда рядом.

Толя устало прикрыл глаза, а Василий отчётливо разглядел то, чего не видел раньше. Сухую, пожелтевшую, какую-то неживую кожу, обтягивающую впалое лицо. Такие же сухие костлявые пальцы с ногтями цвета светлого воска. Не жилец тихий и незаметный лейтенант Толя Гриднев, получивший пулю в горло, когда поднимал свой взвод в контратаку.

Остальные в палате примолкли, наблюдая, как двое крепких санитаров переносят Гриднева на каталку, а Таня собирает его вещи. Какое-то время смотрели на пустую койку, затем Зубов позвал Саню Филькова.

– Пошли покурим, что ли.

А капитан Ерофеев и Василий Астахов отправились в перевязочную. Пока ждали своей очереди, капитан негромко рассказывал историю своего ранения. Пожилой (по меркам Василия) командир роты связи вынужден был сам во время боя проверять телефонную связь на передовой линии.

– Она два раза прерывалась, я двоих ребят посылал, и оба не вернулись. На КП, кроме меня, оставался лишь дежурный телефонист, неопытный парнишка. Пожалел я его. По старой привычке, кроме катушки и контрольного телефона, захватил карабин. «Наган» на поле боя – это баловство. А я чувствовал, что ребята либо убиты, либо тяжело ранены.

Николай Григорьевич рассказал, как пригнувшись шагал вдоль телефонного провода. Многолетний опыт заставил его вскарабкаться на бархан и осмотреться. В бинокль увидел впереди два неподвижных тела.

– До них метров триста оставалось, но у меня бинокль хороший, – продолжал Ерофеев. – Я разглядел, что это мои ребята. И японских солдат увидел. Двое в засаде сидели. Нет, не снайперы, но стрелки меткие. Понял, что, если поползу вдоль провода, они меня тоже достанут. Прикинул, что до японцев расстояние метров пятьсот.

– Далековато, – сказал раненый с загипсованной рукой, сидевший рядом и слушавший рассказ капитана. – За пятьсот метров трудно из карабина в цель попасть.

– Я попасть не слишком рассчитывал, – согласился Ерофеев. – Мне пугнуть их требовалось. Отогнать подальше от линии связи. Ну и открыл огонь с верхушки бархана. Обойму выпустил, они в ответ. У их винтовок прицельная дальность лучше, чем у моего карабина, но зато я позицию удобную занял. Видел врага как на ладони. Со второй обоймы кого-то задел, они отползать стали. Ещё меня наша пехота из окопов поддержала, убрались те стрелки, и я до своих ребят дополз – оба мёртвые. Срастил провод, мне бы убираться быстрее, а я решил контрольный звонок сделать. Так положено, вдруг провод где-то ещё перебит. Тут меня и накрыло пулемётной очередью. Телефон вдребезги, и две пули в правую руку повыше локтя. Кое-как жгут наложил, а как до своих добрался – не помню. Очнулся уже на КП. Санитары перевязали, наложили шину и быстрее в санбат, затем в госпиталь.

– Смелый ты, дядя, – усмехнулся другой раненый. – За полкилометра в бой с япошками вступил, даже победу одержал.

– Какая там победа, – отмахнулся невзрачный на вид сорокалетний командир роты. – Просто связь надо было налаживать.

– Он тебе не дядя, а капитан, – вмешался Астахов. – И рассказывает, как всё было. А кто ты такой, посмотреть надо.

– Ещё один герой!

Василий поднялся со скамейки и шагнул к широколицему парню лет двадцати пяти. Неизвестно, чем бы всё кончилось, но открылась дверь в перевязочную, и оттуда выглянула медсестра Таня.

– Заходите, чья очередь подошла.

– Вот его забирайте, – засмеялся и показал на Астахова кто-то из раненых. – Шустрый парень, и рана у него в грудь.

Разматывая бинт, Таня спросила:

– Что за шум был?

– Да умный один нашёлся, решил подковырнуть нашего капитана-связиста. Я вступился.

– Не хватало ещё ссор в госпитале. Ты, Василий, командир взвода, должен уметь себя вести.

– А я что, плохо себя веду? – широко улыбался лейтенант.

Таня смутилась, по характеру она была куда проще, чем Катя. Продолжила разматывать бинт, затем смочила его перекисью водорода и предупредила:

– Сейчас немного больно будет. Рана ещё не до конца зажила, бинт присох.

– Не волнуйся, вытерплю. Самое тяжёлое позади.

Хирург осмотрел рану, дал какие-то указания Тане, чем обработать уже затянувшиеся пулевые отверстия.

– Повезло тебе, лейтенант. Если бы на пяток сантиметров ниже, то пробило бы лёгкое. А лёгкое – штука серьёзная, долго заживает, и осложнения всякие случаются. Двигайся больше, не залёживайся в койке, гуляй утром и вечером.