Халхин-Гол. Первая победа Жукова

Но Саня протянул ей всего лишь тетрадный лист. Неужели стишки о неразделённой любви? Господи, какая чушь! Однако разочарование сменилось интересом. На листке цветными карандашами была нарисована Катя в белом халате, стоявшая на фоне окна и букета сирени. Саня хорошо рисовал, и после нескольких набросков портрет ему удался. Медсестра выглядела задумчивой, усталой, ещё более красивой. Портрет Кате понравился, и она опять улыбнулась.

– Счастливой дороги, Фильков!

– Меня Сашей зовут… или Саней.

Но девушка на это никак не отреагировала, давая понять, что она занята. Тогда лейтенант козырнул и аккуратно закрыл за собой дверь. Признания в глубоких чувствах, как всегда, не получилось. Ничего, он ещё вернётся с орденом на груди, снова раненый, и Катя склонится над ним, оценив мужество и любовь отважного командира.

И вот прошли две недели. Забылся госпиталь, красивая медсестра, а неподалёку гремел и ворочался бой. Выкурив папиросу, лейтенант принял решение. Сломавшуюся машину оставить, а на второй срочно ехать к месту назначения. Вместе с тремя пулемётными расчётами он выгрузился на склоне и заторопился вперёд. Переживая за опоздание, Саня не слишком оглядывался по сторонам. Не заметил, как примолкли его пулемётчики, глядя на тела погибших и подбитые танки.

На группу красноармейцев с пулемётами обратили внимание японские артиллеристы. Прилетели несколько снарядов, разбили «Максим», погиб старший сержант. Третий номер получил ранение. Проводить его в санбат вызвался уцелевший боец из расчёта.

– Нельзя в тыл уходить, – сказал Фильков. – Людей и так не хватает. Сейчас санитары подойдут.

– Пока их дождёшься, человек кровью истечёт.

Боец имел двоих детей и очень хотел выжить.

Остальные пулемётчики молчали, осуждая струсившего товарища, но в разговор не вмешивались.

– Ну я пошёл, – подхватив раненого, заторопился красноармеец.

Неподалёку атаковал укреплённый узел пехотный батальон. Добраться до него возможности не было. Лейтенант Фильков сам определил цель – полевую батарею, стрелявшую с вершины холма. Тем более что японцы выкатили одно орудие на прямую наводку.

Саня не только хорошо рисовал, но и умело командовал. Два старых надёжных «Максима», укрытые за барханами, вели дружный огонь. Очереди хлестали по брустверу, ранили артиллериста, следом другого. Находиться возле орудия стало опасно.

Обозлённые пушкари перенесли огонь на русские пулемёты. Вскоре снаряд опрокинул один из «Максимов», а Саня Фильков приказал перекатить уцелевший пулемёт на запасную позицию.

– Товарищ лейтенант, пехота наступает, – сказал сержант. – Не надо рисковать, уже два «Максима» разбили, и нас всего четверо осталось.

– Сейчас…

Саня лёг за пулемёт и продолжил огонь. Он видел, что наступление на высоту замедлилось, пехотные роты лежат, а японские пушки не дают прицельно стрелять танкам. Лейтенант не задумывался, сможет ли его «Максим» изменить положение (наверное, нет!), и продолжал делать то, что полагалось по Уставу.

Японская пушка одиноко стояла на краю капонира. Хорошая позиция для стрельбы прямой наводкой, но вести огонь было некому. Все номера расчёта либо погибли от пуль, либо получили тяжёлые ранения.

– Вот так мы их, – вытер пот со лба Саня Фильков. – Давайте новую ленту.

Бархан в десяти шагах разлетелся от взрыва, повисла пелена дыма, другой снаряд пролетел над головой. На пулемёт лейтенанта Филькова переключилась ещё одна 75-миллиметровка, и Саня нервно рассмеялся. В свои девятнадцать лет он не верил в смерть.

За прицел орудия встал японский лейтенант, ему помогали трое солдат. Он открыл огонь по танку БТ-5, упорно взбиравшемуся на склон. Второй выстрел разнёс гусеницу и вышиб ведущее колесо. Из открытого люка пытался выбраться механик-водитель, но так и остался за рычагами.

Командир танка продолжал стрелять из «сорокапятки», но было ясно, что орудие на бруствере сейчас добьёт его. Саня редко ругался, но сейчас разразился таким матом, что невольно отшатнулся пулемётчик, направлявший ленту.

– Ты нас убить хочешь? Хрен тебе! – кричал юный лейтенант.

Пули лязгали по щиту, упал один из японских артиллеристов. Это были последние слова Филькова. На упрямый пулемёт обрушились сразу несколько осколочно-фугасных снарядов. На этот раз пелена висела долго. Когда она рассеялась, из песка торчал лишь погнутый щит и чья-то рука. Маленького лейтенанта Александра Филькова, погибшего от взрыва, похоронил горячий монгольский песок.

За высоту Палец продолжался упорный бой. Как погиб лейтенант, видел лишь командир БТ-5 и уцелевший пулемётчик из расчёта. Танкист сумел спастись благодаря Сане, занял место в другом танке и в горячке боя вскоре забыл о своём спасителе.

Единственный уцелевший боец из пулемётного расчёта был сильно контужен, долго лежал в госпитале и ничего не мог сообщить о судьбе своего командира. Ветер, постоянный спутник степи, воздвиг на месте гибели пулемётчиков большой бархан, а лейтенант Александр Фильков стал одним из пропавших без вести советских воинов в той далёкой и основательно забытой войне. 

* * *