К нему жались бойцы его отделения, подавленные видом горевших бронемашин. Они так хорошо смотрелись в кадрах кинохроники, когда шли ровными рядами по Красной Площади, а в открытых люках застыли их командиры в кожаных куртках и шлемах.
Теперь застыли горящие машины. Детонировал боекомплект (60–70 снарядов), вышибая дверцы и опрокидывая на землю массивные башни. Уцелевшие броневики вступали в поединок с японской артиллерией. Экипажу БА-3 удалось точными выстрелами разбить пушку, а затем станковый «Гочкис».
Командир шестой роты Назаренко давно научился действовать быстро, используя в атаке нужный момент. Рота бежала, отблёскивая узкими лезвиями штыков. Красноармейцев поддерживали три «Максима». Очереди били по брустверам, не давая японцам вести прицельный огонь.
– Хорошо Фатеич атакует, – отрываясь от бинокля, сказал комиссар батальона Боровицкий.
– Хорошо, – согласился комбат Лазарев и отдал приказ начальнику штаба поторопить две другие роты.
Продолжала вести огонь из «сорокапятки» бронемашина БА-3. К ней присоединился лёгкий броневик ФАИ с башенным пулемётом.
Из узких окопов перед траншеей выскочили японские сапёры. Они держали в руках пакеты со взрывчаткой и бутылки с горючей смесью, на поясах висели штык-ножи. Это были молодые солдаты, по существу смертники, прошедшие специальную подготовку. Они уже написали прощальные письма родителям и невестам, поужинали вечером с товарищами и нырнули в свои глубокие окопы-засады. Обратного пути для них не существовало.
У молодых сапёров не хватало опыта, но каждый был готов пожертвовать собой. Двое-трое были сразу убиты пулемётными очередями, остальные успели за считаные минуты поджечь лёгкий ФАИ и повредить пушечный бронеавтомобиль.
Первый взвод во главе с лейтенантом Логуновым подбегал к бронемашинам. Как и остальные бойцы, Сергей бежал в атаку с винтовкой, зная, что «Наган» малоэффективен – уроки Василия Астахова не прошли впустую.
Он даже успел выстрелить во вражеского сапёра, но в спешке промахнулся. Японца заколол штыком один из бойцов. Взвод приближался к траншее, когда ударили сразу два ручных пулемёта и захлопали винтовки. Были убиты и ранены несколько человек, остальные залегли.
Сергей продолжал топтаться, то выкрикивая команды, то уговаривая красноармейцев:
– В атаку! Ну вставайте… Нельзя лежать!
Его дёрнул за ногу сержант, и в тот же момент замолотил с характерным звуком тяжёлый «Гочкис».
– Куда, лейтенант? Лежи.
Пули с расстояния полутора сотен шагов летели в залёгший взвод, перехлестнули одного, второго красноармейца. Третий вскочил и тут же упал. Логунов отчётливо разглядел, как брызнула кровь из сквозных ран, отлетали мелкие кусочки чего-то бурого. Стало страшно. В нескольких метрах ворочался и пытался встать красноармеец.
– Санитар… санитара мне…
Никто не реагировал, все уткнулись лицом в траву. Кто-то закрывал голову ладонями, другие прижимали к каскам винтовки. Сержант бормотал:
– Бесполезно… насквозь прошибёт…
Командир бронемашины развернул башню, опуская ствол «сорокапятки», чтобы накрыть «Гочкис». С фланга прилетел снаряд, пробил тонкую броню. Назаренко раздавал команды:
– Чашников, гаси пулемёт! Астахов, обходи справа, и огонь гранатами!
В горячке старший лейтенант не понимал, что гранатами на таком расстоянии ничего не сделаешь, а добежать люди не успеют. Но и отлёживаться нельзя. Астахов взял с собой троих красноармейцев и, пригибаясь, побежал к песчаному гребню.
Сержант Родион Чашников хорошо владел «Максимом» и вскоре накрыл японский пулемёт. Убитого унтер-офицера заменил второй номер. Родион продолжал посылать длинные очереди. Пули били по ребристому стволу, казённику. Плющились, рикошетили и отбросили прочь капрала-пулемётчика.
Василий Астахов и трое красноармейцев швыряли гранаты. Они не долетали до бруствера, но опытный лейтенант верно рассчитал момент. Замолчал тяжёлый пулемёт, японцы нервничали, велась торопливая неприцельная стрельба. Взрывы рядом с траншеей усилили смятение.
Назаренко поднял роту и первым вскочил на бруствер. Это был рискованный шаг. В него выстрелил офицер, а японский солдат попытался ударить штыком. Смелым везёт – пуля лишь разорвала рукав гимнастёрки, а солдат не сумел развернуть длинную винтовку со штыком.
Старший лейтенант знал, что за атакой наблюдает комбат, а возможно, и командир полка. Назаренко хотел доказать им, что способен на большее, чем вести в атаку роту. Выстрелом в упор свалил вражеского солдата, стал пробиваться к офицеру. Смелость командира подхлестнула роту, волна атакующих красноармейцев обрушилась на траншею. Остановить их никто не смог. Офицер выхватил меч, но был тут же убит – его храбрость заметить не успели.
Остатки японской роты уничтожили в штыковом бою. Иван Сорокин бежал по траншее, преследуя унтер-офицера. Тот был немолод и не хотел умирать. Винтовку бросать не решался – это стало бы преступлением. Теряя силы, обернулся. Молодой русский лейтенант заносил для удара штык.
– Не надо!