Халулаец

Гена наблюдал за друзьями, попивая «Секс на пляже», когда к их столику подошли четверо. По виду дагестанцы. Один из них схватил девушку Вадима под локоть и вздернул на ноги. Вадим вскочил. Дагестанец толкнул его в грудь. Вадим толкнул в ответ. Егор и Коля подхватились. О чем-то переговорив с дагестанцами по-тихому, пацаны пошли с ними на улицу. Гена тихонько пошел следом. На улице дагестанцы повели пацанов за клуб. Полиция на фейс-контроле проводила их равнодушными взглядами. Гена завернул за угол. До него донесся разговор Вадима и старшего дагестанца:

— Ты бессмертный, что ли? Я тебя убью щас здесь, понял?

— Не бессмертный. Просто чё ты себя так ведешь?

— Ты черт, понял? Черт вонючий!

— Я не черт. Зачем ты просто себя так ведешь?

Гена стиснул зубы. За «черта» надо сразу бить, а Вадим сдрейфил. Прогнулся. И Коля с Егором голову повесили. Работяги. Дети. Семья. Даги здоровенные. Можно понять. Жгучий стыд и обида за друзей накрыли Гену с головой.

— Ты извиняйся передо мной, понял? Или давай один на один биться!

— Не хочу я с тобой драться...

Вадим давал заднюю уже со всей очевидностью. Господи, до чего же гнусно!

Гена вышел из тени и подошел к пацанам. По его венам неслась молодящая злость.

— Здорово, пацаны!

Друзья опешили. А потом стали прятать виноватые глаза. Дагестанцы подобрались. Гена был тяжеловесом и производил впечатление.

— Ты кто?

— А ты кто?

— Ты к нам подошел!

— А вы подошли к моим друзьям. Ты один на один хотел? Давай. Я готов.

Егор схватил Гену под руку и зашептал:

— Гена, это даги. Они звери. Ты чё творишь!

— Уйди нахуй от меня.

Гена достал телефон и отдал его Вадиму. Затем немного подумал и снял футболку. Дагестанец смотрел на него удивленно.

— Слушай, уважаемый... Мы с тобой не ссорились.

— Замнем, что ли?

— Давай замнем.

Гена протянул руку. Когда в его ладони оказалась ладонь дагестанца, он дернул его на себя и воткнул левый кулак в бороду. Дагестанец упал. Гена налетел на оставшуюся троицу. Очнулись Егор, Вадим и Коля. Расправа была короткой. Такого восторга Гена не испытывал десять лет. Как все-таки приятно делать то, что ты по-настоящему умеешь!

Когда друзья уходили, первый дагестанец все еще лежал без сознания. На следующий день пацаны улетели в Россию...

Гена зашел в квартиру и нашел Ольгу на кухне. Ее круглые бедра смотрели прямо на него. Приблизившись вплотную, он погладил округлости и впился поцелуем в губы. Ольга задохнулась. Гена излучал какой-то животный магнетизм. Он был загорелым. У нее ослабели колени. Муж рванул скатерть и стряхнул ее со стола вместе с чашкой. Положил Ольгу на стол. Задрал халатик, стащил трусики, потянул губами набухший клитор. Вошел.

— Ты... прости...

— За что...

— Я психовал из-за твоей зарплаты...

— Я знаю... А теперь...

— Теперь нет. На бокс вернусь.

— Да.

— Что да?

— Трахай.

— Трахать?

— Трахай!

— Вот так?

— Да... Пожалуйста.

В Гениной голове было пусто. Он весь ушел в ощущения, в движения, в мякоть момента. Ничто другое не имело значения. Даже деньги.

«Золотой» укол

Тридцатитрехлетний Марамыгин сидел на лавке жарким августовским днем и ничего не делал. Это занятие удавалось ему лучше всего. В молодости Марамыгин посидел в лагере, где поседел и потерял пригоршню зубов. Потом, то есть в тридцать лет, он подсел на «план» и окончательно распрощался с идеей трудоустройства. Он немного шабашил по евроотделке, но в основном жил мелким криминалом и «скорой помощью». Под «скорой помощью» я имею в виду посредническое участие в приобретении наркотиков. Иногда Марамыгин брал за эту услугу деньги, иногда — товар. Его жизнь протекала ни шатко ни валко, но достаточно терпимо, чтобы он на нее не жаловался. Амбиции Марамыгина простирались куда-то в район Сочи, где подходило время бархатного сезона. Денег на Сочи, как вы понимаете, у парня не было.

Тридцатипятилетний Артюхин, который появился из-за угла и пошел к приятелю Марамыгину, точно знал, что денег у того нет, хотя про Сочи и не догадывался. Он знал, что бросит свое предложение на благодатную почву, но не знал, что попадет им в нерв. В противоположность Марамыгину, Артюхин в лагере не сидел, криминальными наклонностями не отличался, однако имел свою собственную полнокровную трагедию — ВИЧ. Артюхин заразился им по пьяни, когда ему поднесли заряженный шприц «соли», а он взял да и укололся. Этим уколом Артюхин вышел на марафонскую дистанцию, которую пробежал за три недели, чтобы очнуться под капельницей, а через полгода узнать диагноз. С диагнозом Артюхин кое-как смирился и стал принимать антиретровирусную терапию. Не смирился Артюхин только с одиночеством. Старая подруга от него ушла, а новую завести не получалось, потому что Артюхин честно говорил понравившимся девушкам о своей болезни. Девушки реагировали однообразными исчезновениями. Три с половиной года исчезновений надломили Артюхина. Он жил в однушке вдвоем с кошкой, мучился депрессией, злоупотреблял онанизмом и частенько хотел вышагнуть из окна, но не вышагивал, потому что жил на третьем этаже.