Хам и хамелеоны. Том 2

— Я бы никогда не общался с мужчинами. Здесь, в России… если бы мог, — понимающе сказал Иван. — Только с женщинами. Вся эта грязь… Есть в ней что-то сивое, мужицкое. Женщины в России чище и интереснее мужчин, — добавил он.

— Каждая вторая — истеричка. А каждая третья — с отклонением, — усмехнулась Нина. — А ведь ты собирался здесь жить, среди этого хамья? Чем меня уламывать, ехал бы ты сам в Англию, Ваня. Писал бы книжки, устраивал бы свою жизнь. Ведь ты теряешь время. Пора поставить крест на всём этом.

— На России?

Нина молчала.

— Невозможно всю жизнь кресты ставить… — сказал Иван и вдруг стал удивительно похож на брата. — По-моему, я уже не смогу жить за границей.

— Сам не хочешь, а меня зовешь… Ты никогда не сможешь здесь жить, не строй себе иллюзий, — жестко сказала Нина.

— Кто-то должен жить здесь. Муравейник разрушен, — сказал Иван. — Но рано или поздно появится новый.

— Муравейник?

— Не знаю, как это назвать… Через несколько месяцев, как только буря с мальчиком утихнет, я вернусь в Тулу. Отец всё равно не сможет жить один. А вы бы остались там ненадолго. Со временем всё устоится, утрясется, — уговаривал Иван.

— Тула, сугробы, русская зима… Ты как иностранец рассуждаешь. Но ведь ты совсем не приспособлен к такой жизни, — твердила Нина свое. — Ты бы видел, что происходит там, куда я езжу.

— В изоляторе?

— Если бы не этот Петренко, с которым Коля договорился, свиданий нам с Адой вообще бы никто не дал… Ты бы видел, с кем там приходится иметь дело! — В лице Нины появилось что-то умоляющее, но упрямое. — В этой стране можно жить по-разному, как и везде. Можно ничего не видеть и как сыр в масле кататься. Вот как я жила до сих пор. А когда глаза открываются, становится страшно. Жизнь начинает казаться наказанием. И это тоже правда. Эта страна… Они здесь такого понаплодили! Столько лет, столько десятилетий разводить мразь, мрак! Как в колбе какой-то. Куда ни сунься, поближе к кормушке — одна мразь! Одни мутанты, выродки! — Помолчав, Нина добавила уже другим тоном: — В начале недели я была в Смоленске, у Аделиной сестры. Она предложила мне участвовать в одном деле. Наверное, соглашусь… Они детский дом с осени открывают. Не могу же я ничем не заниматься. Детей я всегда любила. Своих вот только… Так что всё само собой сходится…

Жизнь на Солянке текла без видимых перемен. Вечерами наведывался Грабе, каждый раз с букетом любимых Ниной полевых цветов, и непонятно где он их находил. Американец заваливал подарками и мать и дочь, чуть ли не в открытую ухаживал за обеими.

Грабе разделял мнение Ивана о том, что всем им неплохо бы уехать на время в Англию, и обещал всестороннюю помощь, в том числе при устройстве Февронии на дальнейшую учебу в Лондоне.

Внимая посулам мужчин, Нина впадала в прострацию, кормила их ужином, заставляла Тамару сесть за стол вместе со всеми. Грабе уезжал далеко за полночь с таким видом, будто ожидал чего-то другого. Уходя, он заверял, что в Москве ничего нет сравнимого с кухней Тамары и что готов ужинать здесь каждый вечер, да боится надоесть; он теперь тоже совершенно не знал, куда деваться по вечерам…

Временно отданный на попечение платных воспитателей, французской пары из Антиба, вместе с которыми жила и русская няня, ребенок находился в Ницце, где пришлось снять загородный дом. В середине мая Ивану довелось побывать с Филипповым в Провансе, взглянуть на будущего воспитанника. После этой поездки все его мысли были поглощены одним — скорейшим отъездом в Брайтон, где предстояло обустраивать дом. Ребенка планировали привезти в Лондон к концу мая. Иван собирался прожить в Англии около полугода. Подстраховывая его на каждом шагу, Филиппов придерживался именно таких сроков; только по истечении «карантина» в несколько месяцев он допускал возможность переезда мальчика на родину…

Нина предлагала Ивану забрать «вольво» брата. Она всё равно не водила, а старенький «опель», на котором он ездил с марта, что ни день ломался; машину заездил еще водитель компаньона Николая. Ивану казалось маловероятным, что в Англии можно будет разъезжать с московскими номерами. Документы на машину, уже переоформленные на имя Нины, так или иначе пришлось бы переделывать; канители, теперь еще и с машиной, не хотелось. Нина кое-как собрала сведения о том, какие требования к автомобилям с иностранными номерами предъявляют в Великобритании, особых трудностей не обнаружилось, и она предложила ехать вместе на машине. Из Петербурга в Финляндию, из Финляндии в Швецию, и паромом уже до Англии. Судоходное сообщение было с Харвиджским портом, что неподалеку от Колчестера, где Иван когда-то преподавал, — места ему знакомые…

Из Петербурга выехали в пять часов вечера. На выезде из города вышла задержка. Начиная от Литейного моста и вплоть до Выборгской набережной поток машин еле-еле продвигался, в пробке потеряли около часа.