Хамелеон – 2

— Да, тут вы правы, товарищ Геркан, — не стал уточнять секретарь ЦК в чем именно из ранее озвученного, тот был прав. — И всё необходимое вам, конечно же, предоставят. Погостите здесь пару дней, а после вас отвезут повидаться с семьей. Они тут недалеко отдыхают. И, поверьте мне, совершенно ни в чем не испытывают нужды. А пока можете рассказать мне в общих чертах, к каким мыслям вы пришли касательно возможного участия Советского Союза в испанских событиях? Вы, как человек технического склада ума, очень хорошо должны уметь раскладывать факты по полочкам. Вот эти самые факты мне сейчас и хотелось бы услышать от вас.

— Да, конечно могу, — тут же подобрался Александр, максимально ровно усевшись на своем стуле, как то и подобало при официальном докладе большому начальнику. Не развалившись же в своё удовольствие его было делать! — С чего бы мне начать? — изобразил он всем своим видом, что задумался, хотя за проведенное в дороге время уже раз десять успел прогнать у себя в голове подобную беседу. — Ага! Начну, пожалуй, с высказывания своей точки зрения о возможном ходе вмешательства СССР и уже от нее стану выстраивать дальнейшее повествование. Точнее с высказывания трех своих точек зрения, дабы остаться максимально беспристрастным в столь непростом вопросе. И каждую из них подкреплю теми или иными фактами. Полагаю, что так вам будет удобнее рассматривать ситуацию с разных сторон и формировать уже собственное мнение обо всём происходящем, а также потребных для нашей страны действиях.

— Это интересный подход, — не стал отказываться Иосиф Виссарионович от такого процесса подачи данных. — Но, почему же именно три точки зрения?

— Большее количество, опасаюсь, рассеет внимание, — не стал Александр уточнять чьё именно, во избежание, так сказать. Всё же в открытую принижать умственные способности такого собеседника, как Сталин, — это надо было иметь, либо мало мозгов, либо переизбыток храбрости, граничащий с глупостью. — А меньшее не позволит мне описать всё, что должно быть озвучено.

— Что же, пусть будет три, — одобрительно так кивнул «лучший друг пионеров», принявшись священнодействовать со своей курительной трубкой. — Мы вас внимательно слушаем.

— Прежде всего, я обязан акцентировать ваше внимание на ранее озвученном мною суждении, что в настоящее время армии как таковой у республиканского правительства нет. Есть только кое-как вооруженное народное ополчение, полнящееся помимо честных бойцов, как откровенными бандитами всех мастей, так и предателями, что попросту не успели или же не смогли сбежать к мятежникам и теперь вставляют палки в колеса где только могут, мимикрируя под сторонников республики. А также, пожалуйста, принимайте во внимание, что на стороне мятежников уже каждый пятый, если не каждый четвертый, солдат и офицер являются «добровольцами» прибывшими из Италии вместе со своим оружием, техникой и службами снабжения. То есть, говоря открыто, около четверти вражеской армии составляют итальянские кадровые части. Так что драться на той земле придется не столько с испанскими фашистами, сколько с итальянскими. — Завершив свою вступительную речь и получив в ответ кивок, что, мол, его услышали и поняли, Александр, наконец, приступил к изложению собственных мыслей. — И вот теперь, озвучив это, я подхожу к трем сделанным мною выводам. Во-первых, если в наших планах стоит непременная победа над врагом малой кровью и на чужой территории, — сделал он нехилую такую отсылку на едва ли не главный теоретический постулат в стратегии РККА, что формировался и всячески подпитывался все 20-е и 30-е годы, — то без сиюминутной отправки в Испанию не менее чем четырех наших кадровых дивизий со всеми необходимыми корпусными средствами усиления, говорить о ней не приходится вовсе. Причем дивизии эти должны быть отнюдь не стрелковыми, а танковыми и мотострелковыми. Более того, под танковыми я понимаю 1-ю и 2-ю тяжелые танковые дивизии РГК. И подчиняться эти силы обязаны только своему командованию и, естественно, приказам из Москвы, не обращая никакого внимания на крики, угрозы и пожелания местного испанского руководства.

— Нас тут же обвинят в интервенции и насильственном экспорте революции, — отрицательно покачал головой Сталин, который как раз боролся с последним фактором, являвшимся идеей фикс троцкистов. — А мы потратили слишком много усилий на налаживание связей с европейскими странами, чтобы подвергать их угрозам разрыва.