Хамнет

Она обмыла ему лоб, закрытые глаза, щеки, губы и ранку над бровью. Протерла влажной салфеткой ушные раковины и тонкую шею. Как бы ей хотелось смыть с него все следы лихорадки, начисто удалить их с его тела. Чтобы снять с него ночную рубашку, она разрезала цыганским ножом рукава и середину от ворота до подола.

С особой осторожной мягкостью она обмывала его посиневшие и опухшие подмышки, когда пришла Мэри.

Она стояла на пороге, глядя на мальчика. Лицо ее было залито слезами, веки припухли.

— Я увидела свет, — срывающимся голосом произнесла она, — не могу уснуть.

Агнес кивнула в сторону кресла. Мэри была с ней, когда Хамнет появился в этом мире; может теперь и посмотреть, как он готовится к переходу в мир иной.

Высокое пламя свечи колебалось, освещая потолок, но оставляя в темноте углы комнаты. Мэри устроилась в кресле; Агнес заметила белый подол ее ночной рубашки.

То и дело окуная в воду салфетку, она продолжала обмывать тело. Вновь и вновь одно и то же движение. Она коснулась шрама на руке Хамнета, оставшегося после падения с забора в «Хьюлэндсе», узловатого рубца от укуса собаки на ярмарке в честь праздника урожая. На среднем пальце его правой руки образовалась мозоль от гусиного пера. На животе видны крошечные ямки, в детстве он переболел пятнистой оспой.

Она продолжала обмывать ноги, лодыжки, ступни. Мэри забрала чашу, чтобы сменить воду. Еще раз обмыв ступни, Агнес насухо вытерла их.

Женщины переглянулись, потом Мэри подняла сложенное полотно и взяла его за уголки. Полотно развернулось, как гигантский цветок с широкими лепестками, ошеломив Агнес своими размерами и чистой белизной. В этой полутемной комнате такая белизна, естественно, выглядела сияющей.

Взявшись за край полотнища, Агнес прижала его к лицу. От него пахло можжевельником, хвоей кедра и мылом. Сама ткань радовала мягкой податливостью, неприхотливостью.

Мэри помогла ей поднять ноги и тело Хамнета и просунуть под него полотнище.

Как же трудно закрыть его. Тяжело поднять углы савана и накрыть тело, скрыть его под этим белым покровом. Невозможно думать, трудно понять, что она больше никогда не увидит этих рук, пальцев, тонких лодыжек, ногтя на большом пальце, мозолей, этого юного лица…

Она не смогла просто сразу закрыть его. Не смогла и позже. Уже два раза она бралась за край ткани, накрывала его и опять открывала. Мальчик лежал раздетый, чисто вымытый посередине савана, со сложенными на груди руками, с задранным подбородком и плотно закрытыми глазами.

Тяжело дыша, Агнес привалилась к краю двери, сжимая в руках ткань савана.

Мэри все понимала. Склонившись над телом внука, она коснулась руки Агнес.

Глаза Агнес неотрывно блуждали по телу сына. Она печально смотрела на его еще детскую грудь с проступающими ребрами, на округлые коленки, неподвижное лицо; уже успевшие высохнуть пшеничного цвета волосы как при жизни топорщились надо лбом. В отличие от Джудит, его физическое присутствие всегда казалось таким ощутимым, таким определенным. Агнес всегда чувствовала, когда он входил в комнату или покидал ее: безошибочно узнаваемая походка, ток воздуха, глухой удар означал, что он плюхнулся на стул. А теперь она должна отдать его тело, предать земле, навсегда лишив себя возможности видеть его.

— Я не могу… — с трудом выдавила она.

Мэри забрала у нее край полотнища. Она спокойно накрыла одним концом его ноги, другой стороной — грудь. На почти подсознательном уровне Агнес отметила, как ловко свекровь исполнила этот ритуал, ведь ей приходилось уже много раз проводить его.

Затем, не сговариваясь, вместе они подошли к балкам, где сушились пучки трав. Агнес выбрала руту, окопник и желтоглазую ромашку. Взяла еще пучки фиолетовой лаванды, тимьяна и горсть розмарина. Прошла мимо анютиных глазок, зная, что Хамнету не нравился их запах. Не понадобится и дягиль, слишком поздно, а он и не помог, не справился со своим назначением, не спас мальчика, не снял лихорадку. И валериана не нужна по той же причине. Не нужен и марьин чертополох, ведь его листья такие колючие и острые, вполне могут проколоть кожу до крови.

Она разложила сухие травы по савану вокруг его тела, пусть их шуршание принесет ему успокоение.

Настал черед иглы. Агнес продела в ушко крепкую суровую нить. И начала зашивать саван со стороны ног.

Тонкое острие, оно легко прокалывало слои ткани, выглядывая с другой стороны. Агнес сосредоточенно шила, соединяя края полотнища, чтобы получился традиционный саван. Подобно морякам, сшивающим парусину, она готовила судно для переправы ее сына в другой мир.

Аккуратный шов уже приблизился к коленям, когда что-то отвлекло ее. Повернув голову, она увидела стоявшую у подножия лестницы хрупкую фигурку. Сердце Агнес сдавило, как тисками, она едва не крикнула: «Сынок, ты вернулся?!» — но через мгновение поняла, что на самом деле там стояла Джудит. Такое же лицо, но живое и дрожащее, искаженное мучительным горем.

Мэри, вскочив с кресла, воскликнула:

— Джудит, возвращайся в кровать, немедленно, тебе нужно хорошенько выспаться.

— Нет, — возразила Агнес, — пусть останется.