Хангаслахденваара

Неподалёку в инвалидной коляске, укутанный пледом, дремал на свежем воздухе парализованный старичок из соседнего подъезда, около детской площадки оживлённо болтали две симпатичные молоденькие мамочки, чьи отпрыски норовили за их спинами сломать себе шею на горках, качелях и разных раскрашенных арматурно-деревянных конструкциях. На балконе второго этажа раскрасневшаяся домохозяйка развешивала под осенние солнечные лучи по бельевым верёвкам свежестираное бельё.

Обычный день, обычный двор, но что-то изменилось вокруг для Саши. Случилось что-то, чего он пока не мог понять, но очень хорошо чувствовал: цвета вокруг стали ярче, звуки отчётливее. Несмотря на тяжесть последних мыслей, в душе, словно ранняя весенняя капель, пусть тихо, но отчётливо зазвучал голос надежды.

Надеяться ему хотелось. Но и боялся Саша необоснованно надеяться на лучшее – слишком болезненным бывает после этого разочарование.

Он решил прибегнуть к испытанному приёму: открыл «свинцовый ящик», собрал все новые горести и скопившиеся в голове думы в одну кучу…

– Пу-пу! Пу—пу!

Саша повернулся: парализованный старичок весело и бодро смотрел на него и выдувал звук, похожий на звучание тубы:

– Пу-пу! Пу-пу!

Александр в полном недоумении таращился на инвалида, а тот продолжал своё странное занятие, периодически даже подмигивая при этом. Неожиданно на фоне старичка-тубы зазвучали два женских голоса от детской площадки – молодые мамы запели прекрасными нежными голосами:

– Чух-чух-чух – стучат, стучат копыта!

Чук-чук-чук- стрекочет пулемёт!

Тут прямо над головой Саши зазвучал новый голос, присоединившийся к дуэту «мамочек», от которого наш герой едва не свалился с лавки. Голос тоже был женским, но звучал как замечательное оперное контральто и принадлежал той самой домохозяйке с балкона. Только теперь домохозяйка покинула свой балкон и парила в воздухе над Сашиной головой, выписывая в полёте замысловатые восьмёрки:

– Белая гвардия наголову разбита,

А Красную Армию никто не разобьёт!

– Пу-пу! Пу-пу! – надувал щёки развеселившийся старичок в инвалидной коляске

– Белая гвардия наголову разбита,

А Красную Армию никто не разобьёт! – вместе грянул уже весь двор: и детишки на площадке, и пьяница, качавшийся в дальнем углу двора у столика для игры в домино, и вышедшая за хлебом старушка.

Саша открыл рот, сам не зная для чего: истерически засмеяться или заплакать от страха, из горла вырвалось что-то вроде «бо… мой…». Затравленно озираясь вокруг и с каждой секундой приходя в ещё больший ужас, он вскочил и бросился вон из двора, махая руками над головой, чтобы отпугнуть кружившуюся над ним женщину-муху с балкона второго этажа, поющую замечательным контральто. Домохозяйка, как самолёт фронтовой авиации, пикировала на него сверху, в последний миг набирала высоту, уходила на разворот и повторяла свой манёвр, не прекращая при этом голосить:

– А Красную Армию никто не разобьёт!

Ошалев от происходящего, Саша через арку вывалился на улицу. Споткнулся, упал на тротуар, больно ударившись коленом о камни мостовой. Встал и, держась за ушибленную ногу, проковылял к стене дома.

– Мир, что придуман, уже существует,

И пусть в нём совсем другие законы…

У стены дома, прямо на тротуаре, сидел косматый паренёк с гитарой и пел. Рядом с ним лежал раскрытый гитарный кофр, в котором в беспорядке валялись несколько мятых купюр, пачка дешёвых сигарет. Рядом, на расстеленной газетке, стояла открытая бутылка пива и лежал надкусанный бутерброд с колбасой. Песня, которую пел Косматый, заставила Сашу даже забыть о происшествии во дворе: мелодия её была необычна и приятна, а слова… Александр доковылял и сел рядом с уличным музыкантом.

«Там солнце не светит и ветер не дует,

И вместо смеха лишь горькие стоны».

Допев, паренёк повернулся к Саше и спросил:

– Ну? И куда мы так разогнались?

– Я в парикмахерскую иду. Постричься надо…

Косматый сокрушённо покачал головой.

– Стрижка в парикмахерской не стоит того, чтобы так рисковать! Мог выскочить на проезжую часть, и после этого состояние причёски вас, гражданин, уже не волновало бы! Молодой! – внезапно протянул он Александру руку. – Будем знакомы!

– Молодой? – удивился Саша. – Это что, фамилия такая?

– Не-е…– улыбнулся паренёк. – Это прозвище. Вообще-то меня Серёгой зовут, но Молодым прозвали ребята, с которыми в группе начинал играть – я тогда среди них был самым молодым. С тех пор и приросло: Молодой да Молодой… А тебя-то как кличут?

– Александром. Саша я.

– Вот и познакомились. Хочешь пивка или хлеба пожевать?

– Нет, спасибо. Пить нельзя, а есть не хочу – ничего в горло не лезет.

– А я с твоего разрешения хлебну немного – пока пел, моё горло пересохло!– Молодой сделал несколько глотков, удовлетворённо крякнул. – Как тебе песенка моя?

– Здорово звучит. Ты сам её написал?

– Конечно. Я здесь играю только своё, конъюнктуру не ловлю, оттого и денег в футляре, – сам видишь, – кот наплакал.

– А что это за придуманный мир, про который ты поёшь? Я не сначала слушал, немного непонятно…