Характеры

Любовью к олигархии могло считаться некое непреодолимое стремление к сильной власти, любящий же олигархию тот, кто во время совещания демоса[173] об избрании лиц для совместной с архонтом заботы о процессии, подходит с отказом; и, если нужно послать послов, говорит, что они должны иметь неограниченные права; и если их предлагается десять, он говорит: «достаточно одного», а этот зато должен быть мужем; и из стихов Гомера[174] он имеет только один этот в виду: «Нет в многовластии блага, да будет единый властитель»; а о других он ничего не знает. Несомненно, он же силен такими словами пользоваться, как: «Нужно самим нам, сойдясь вместе, относительно этого посовещаться и от черни и от площади отдалиться и перестать приближаться к должностям; и, сами получая из-за них оскорбления или бесчестие, [должны] сказать, что „или им или нам следует проживать в городе!“» И, посредине дня[175] выходя и завернувшись в плащ, по моде постриженный и со тщательно подрезанными ногтями, он высокопарно говорит, бросая такие слова по дороге в Одеон[176]: «Из-за сикофантов[177] невозможно жить в городе», и что: «В судах сильно мы претерпеваем от судей», и что: «Я удивляюсь тем, которые обращаются к государственным делам, чего они хотят», и что: «Непостоянна толпа и всегда принадлежит тому, кто разделяет и дает[178] [ей]». И что он стыдится в народном собрании, когда рядом с ним сидит кто-нибудь бедный и грязный, и говорит: «Когда мы перестанем погибать от литургии и триерархий?» и что ненавистен род демагогов. И говорит, что Тезей[179] первым явился виновником государственных бедствий: ибо он, согнав толпу из десяти городов в один, привел царство к разрушению; и справедливо сам потерпел, ибо он первый от них погиб. И все другое в таком же роде он говорит чужестранцам и гражданам с одинаковым образом поведения и предпочитающим то же самое [что и он].

XXVII. Запоздалое ученье

Запоздалое ученье могло бы считаться трудолюбием, превосходящим возраст, а запоздалый в учении это тот, кто выучивает речи[180] шестидесяти лет от роду и, говоря их во время пирушки, забывает. И выучивает от сына «Направо!» «Налево!» и «Назад!»[181] И во время праздника Гермеса[182] он ссужает деньгами юношей и совершает бег с факелами. И, конечно, если только он позван в Гераклий[183], то, сбрасывая плащ, поднимает быка[184], чтобы отогнуть ему шею. И упражняется, заходя в палестру[185]. И остается на зрелищах три или четыре раза во время исполнения песен, заучивая их. И при посвящении в таинства Сабазия[186] спешит получить у жреца признание в наибольшем отличии. И, влюбляясь в гетеру и подбрасывая к ее двери баранов[187], он получает побои от соперника и судится. И, ездя в поле верхом на чужой лошади, он одновременно старается гарцевать, и, падая, разбивает голову. И детей своих заставляет бороться и бегать и доводит их до усталости. И разыгрывает из себя огромную статую сравнительно с сопровождающим его рабом. И стреляет из лука и упражняется в метании копья с наставником своих детей, и в то же время требует, чтобы тот учился у него, словно тот сам не умеет. И, борясь в бане[188], часто вертит задом, чтобы казаться тренированным. И, когда вблизи находятся женщины, старается танцевать, сам себе подсвистывая.

XXVIII. Злословие