Характеры

Без сомнения, хвастовством может считаться приписывание себе каких-либо хороших качеств, которых на самом деле нет; а хвастун это тот, кто, стоя на молу, рассказывает чужестранцам, как много его денег находится на море. И рассказывает о ростовщическом ремесле, как оно велико и сколько он получал и терял в год. И вместе с тем, бросаясь тысячами, он посылает раба к меняльному столу, где у него лежит одна драхма. И, имея спутника, он силен рассказывать по дороге, как он воевал вместе с Александром[160] и как ему приходилось, и сколько кубков, украшенных драгоценными камнями, он привез. И относительно мастеров, что они в Азии лучше, чем в Европе, он спорит. И это он говорит, никогда не выезжая из города. И письмо, говорит, у него имеется от Антипатра[161] уже третье, приглашающее его явиться в Македонию; и, несмотря на то, что она дала ему беспошлинный вывоз леса[162], он отказался, дабы никто не заподозрил его в сикофанстве[163]. И что следовало бы Македонии размышлять подальновидней[164]. И что во время голода издержки влетели ему больше, чем в пять талантов, которые он давал бедным, так как отказать им был не в состоянии. И, сидя с незнакомыми, он предлагает одному из них, поставив счеты, складывать по 600 и по мине, убежденно прилагая к каждому камню имена и получая сумму в 24 таланта. И это, говорит, внесено им как часть складчины, не считая, по его словам, расходов ни на снаряжение триер, ни на литургии, которые он выполнял. И, подойдя к месту, где продаются породистые лошади, притворяется покупающим; и, придя к ларю, выбирает материю на 2 таланта и ругает раба за то, что тот, не захватив золота, сопровождает его. И, живя в наемном доме[165], уверяет того, кто не знает этого, что дом этот у него от отца и что ему придется продать его, оттого что он ему тесен для приема гостей.

XXIV. Высокомерие

Высокомерие — это известное презрение ко всем людям, кроме самого себя, а высокомерный это тот, кто говорит торопящемуся, что он может с ним встретиться после обеда, во время прогулки. И, сделав что-нибудь хорошее, говорит, что этого не помнит. А встретив случайно посредников, заставляет разбирать его дело на дороге. Когда его выбирают поднятием рук на какую-нибудь должность, он клятвенно отказывается от нее, ссылаясь на то, что не имеет досуга. И он не желает ни к кому являться первым. Также он силен приказывать продавцам и ждущим оплаты прийти к нему на рассвете. Идя по дороге, он не разговаривает со встречными, опуская голову, а затем, когда ему вздумается, поднимает ее снова. И, угощая друзей, сам он не ест с ними[166], но поручает одному из слуг обслуживать их. Отправляясь к кому-нибудь, он посылает вперед сказать, что идет, и не позволяет входить[167] к себе, когда он умащается, моется или ест. Конечно, и когда он с кем-нибудь сосчитывается, он велит рабу разложить камни для счета, и, получив сумму, записать ему в счет. И, посылая письма[168], пишет не: «Ты доставил бы мне удовольствие», а «Я так хочу!» и «Я послал к тебе получить», и «Чтоб иначе было», — «Быстрее же!».

XXV. Трусость

Несомненно, трусостью могла бы считаться душевная наклонность к страху, а трус это тот, кто во время плаванья называет скалы пиратскими суднами[169]. И во время прилива волн спрашивает, есть ли кто-нибудь среди плывущих, не посвященный в мистерии[170]. И, выглядывая, расспрашивает кормчего, держится ли он середины и как он боится относительно погоды, и рядом сидящим говорит, что он боится по причине какого-то сна. И, сняв короткий хитон[171], дает его рабу, и сам просит отвести его на землю. И, участвуя в сухопутном сражении, призывает делающих вылазку и приказывает, осмотревшись, прежде всего встать около него самого, и говорит, что поручено разведать, которые здесь враги. И, слыша крик и видя падающих, он, говоря окружающим, что забыл в суматохе взять меч, бежит в палатку; и, выслав раба и приказав ему разузнать, где находятся враги, он прячет меч под подушку. Затем он мешкает долго, как бы ища его в палатке. И, увидев, что вносят какого-нибудь раненого друга, он подбегает, велит ему не терять бодрости духа и, поддерживая, несет. И он ухаживает за ним, и обмывает его губкой со всех сторон, отгоняет мух от ран, предпочитая делать все это, но только не сражаться с врагами. И, когда трубач трубит в поход, он, сидя в палатке, говорит: «Убирайся к чорту!.. Не дает человеку заснуть, трубя изо всех сил.» И весь в крови от чужой раны, встречает идущих с битвы и рассказывает, как «с большой опасностью я спас одного из своих друзей». И он приводит показать лежащего демотам и филетам[172] и при этом рассказывает каждому в отдельности, как сам он, собственными руками, принес его в палатку.

XXVI. Любовь к олигархии