Характеры

Но проблематикой не исчерпывается интерес к Теофрасту. В «Характерах» масса жизни, масса бытового материала, уйма греческого запаха. Это тмин и чеснок, та красочная проза, которую мы умеем любить. Теофрастовский персонаж доставляет нам удовольствие своей сочностью, как фламандские портреты или натюрморты. Мы отдыхаем на них от котурнов и драпировок и с радостным изумлением всматриваемся в этих живых людей античных будней, за столом плюющих, рыгающих в театре, бегающих ночью после прожорливой еды, обнажающих свою наготу. Мы не возмущаемся грубым натурализмом Теофраста, потому что мы в нем ценим свежую зарисовку с натуры и показ человека живым, в том грубом и пошлом обличьи, в каком и был хозяин раба. Это максимум, который мог дать Теофраст. А в остальном его извиняет и оправдывает зависимость от маски, которая должна нам напомнить, с ученым какого общества мы имеем дело, и как велик путь культуры сознания от эпохи рабовладения до социализма.

ХАРАКТЕРЫ

Уже и раньше часто, изучая способы мысли, я удивлялся, равно и не перестану удивляться, каким это образом, когда Эллада расположена под одним и тем же небом и все эллины воспитаны одинаково, довелось нам иметь не одну и ту же форму характера? А я, о Поликлет, наблюдая издавна человеческую природу и прожив девяносто девять лет да еще общаясь со многими и разнообразными натурами и с огромной тщательностью сравнивая и хороших людей и дурных, понял, что следует описать, какие свойства развивают в жизни те и другие люди. Я изложу тебе по родам, какие им свойственны породы характеров и каким способом они пользуются ими в обиходе. Ведь я считаю, о Поликлет, что сыны наши будут лучше, если для них будут оставлены подобные записки, пользуясь примерами которых они предпочтут сходиться и общаться с самыми благонравными людьми, чтобы быть не хуже их. Я обращусь уже к рассказу; а тебе — следить и узнавать, правильно ли я говорю. Прежде всего я упомяну о любителях иронии, без того, чтобы разводить предисловия и много говорить вокруг да около предмета. И я начну, прежде всего, с иронии и определю ее; затем, таким же образом я изложу об иронике, каков он из себя и в какой характер он выродился; и остальные из аффектов, как я обещал, я попытаюсь представить ясными по родам.

I. Ирония

Ирония, если брать типически, может считаться фальшью[1] поступков и речей, а ироник — это тот, кто подходит к врагам, желая с ними разговаривать, но не питать ненависти. И хвалит в лицо тех, кого тайно поносит, и выражает им же сочувствие, когда они проигрывают процесс. И с обиженными и с раздраженными говорит кротко и прощает дурно говорящих о нем и тех, кто говорит против него. И желающим получить поспешно — велит прийти еще раз. И перед занимающими деньги и собирателями складчины[2] притворяется, что только что пришел, и что уже поздно, и что он хворает. Ни в чем, чтобы он ни делал, он не сознается, но говорит, что размышляет об этом; и, продавая, говорит, будто не продает, а, не продавая, говорит, что продает. И, что-нибудь услышав, прикидывается, что не слышал, и, увидев, говорит, что не видел, а согласившись, этого не помнит. И об одном он говорит, что обдумает, а о другом, что он не знает, третьему удивляется, об ином — что уже раньше сам так рассуждал. А в общем он силен пользоваться словами в таком роде: «Я не верю», «Мне кажется это странным», «Рассказывай кому-нибудь другому» и «По твоим словам, он сделался другим, но, однако, так против меня не выступал; я затрудняюсь, тебе ли мне не верить или обвинять его, но, смотри, как бы ты не поверил слишком скоро».

Вот подобные речи, хитросплетения и словесные прикрасы можно встретить, хуже которых нет ничего. И уж таких-то характеров, не прямых, а коварных, нужно остерегаться более, нежели ядовитых змей.

II. Лесть