Угодливость, если охватить ее определением, есть обхождение, вызывающее удовольствие, но не ради лучших целей; а угодливый, несомненно, тот, кто начинает приветствовать издали, и называет отличнейшим человеком, и поражается ему; и, взяв его обеими руками, не отпускает, и, немного пройдя с ним и спросив, когда он его увидит, удаляется, еще продолжая его хвалить. И, призванный для судебного посредничества[20], желает угодить не только тому, ради кого он присутствует, но и противнику, чтобы казаться беспристрастным. И чужестранцам он твердит[21], что они говорят справедливее, чем граждане; и, приглашенный на обед, просит угощающего позвать детей и говорит, что вошедшие как две капли воды[22] похожи на отца, и, привлекая их, целует и сажает возле себя. И с одними он сам вместе играет, говоря: «Мешок! Топор!»[23], а другим позволяет спать у себя на животе, в то же время испытывая от этого неудобство.
VI. Подлость
Подлость[24] — это закоренелость в постыдных делах и в словах, подлый же тот, кто клянется скоро, слушает плохо, поносит сильных, нравом какой-то площадной, и разнузданный, и способный на все. Он несомненно способен и плясать трезвым кордак[25] и носить маску[26] в комическом хоре; и во время балаганных зрелищ медь[27] собирать с каждого, обходя кругом, и воевать с теми, которые подают контрамарку[28] и считают себя вправе смотреть даром; он же силен и содержать гостиницу, и публичный дом, и собирать пошлины, и никаким позорным делом не брезгует, но глашатствует[29], поварничает, играет в кости; мать свою он не кормит[30], уводится за кражу, в тюрьме больше времени проводит, чем в собственном доме. Он мастак то привлекаться к суду, то заводить тяжбу, то клятвенно отпираться, то являться, имея ящичек с доказательствами[31] за пазухой[32] и пачки документов[33] в руках; и он же не побрезгует ни маклерствовать, ни верховодить рыночными перекупщиками, и тотчас же[34] даст им деньги в рост, и взыскивает процент за драхму[35] в полтора обола[36] в день, и обходит харчевни и рыбные лавки, лавки с соленой рыбой, и проценты с барыша складывает за щеку[37]. И он же может считаться среди тех, кто собирают вокруг себя толпу и зазывают, выкрикивая ругательства громким и надтреснутым голосом и переговариваясь между собой; и посреди его речи одни продвигаются поближе, другие же отходят прочь прежде, чем выслушают его, и одним он говорит начало, другим вывод, третьим же часть дела; нигде при других обстоятельствах он не дает так видеть своей отчаянности [сумасбродства], как при больших скоплениях народа.
Тяжелы люди, имеющие легко развязываемый на брань язык и кричащие громким голосом, так что им вторят площадь и мастерские.
VII. Болтливость
Болтливость, если кто-нибудь пожелал бы определить ее, могла бы считаться невоздержанностью слова, болтливый же это тот, кто говорит встречному, как только тот заговорит, что тот рассказывает пустяки, и что сам он все знает, и что, если тот послушает его, то научится. И прерывает отвечающего посреди слова, говоря: «Ты только не забудь, о чем хочешь сказать», и «Хорошо, что ты мне напомнил», и «Как полезно, что можно поговорить!», и «Вот то, что я пропустил», и «Быстро же ты понял дело», и «Давно я тебя подстерегал, придешь ли ты к тому же самому, что и я!» И у него были наготове и другие такого же рода начала разговоров, так что он не давал встречному даже передохнуть. И когда он уже каждого в отдельности истерзывал, был он силен пойти в толпу и в людные места[38] и привести в бегство [деловых людей] посреди их занятий. И, придя в школы и в палестры, он мешает детям успешно заниматься, столько и подобное болтая учителям и наставникам гимнастики. И он силен сопровождать тех лиц, которые говорят, что уходят, и провожать их до дома. И расспрашивающим сообщает о новостях в народном собрании[39] и прибавляет к этому рассказ об ораторской битве, происшедшей однажды в архонство[40] Аристофонта, а также и о лакедемонской в архонство Лисандра, и после каких когда-то речей, сказанных им самим, он имел успех в народном собрании; и, говоря это, он одновременно бросал обвинения против черни, — так что слушающие или забывали, или спали, или, оставив его, уходили посреди рассказа. И, производя с кем-нибудь суд, он мешает судить, и, сидя среди зрителей — смотреть, и, обедая с людьми — есть, говоря, что трудно болтуну мешать и что язык на мокром месте, и что он не молчал бы даже в том случае, если б казался болтливее ласточек. И переносит насмешки со стороны собственных ребятишек: когда они уже хотят спать, они просят его убаюкать, говоря: «Батя, поболтай-ка нам чего-нибудь, чтоб нас сон разобрал!»
VIII. Сочинение вестей