Харбин

– Согласен, – кивнул головой мсье Альбер. – Но главное в другом. Вас всегда подводило невежество. Не знаю, как сегодня у большевиков обстоят дела, однако, если верить статистике, еще в позапрошлом веке в России было меньше трех процентов грамотных людей, тогда как во многих европейских странах их было более половины населения. А у человека невежественного, малограмотного, и уровень сознания соответствующий. Так что прежде чем начинать модернизировать индустрию, большевикам нужно бы поднять уровень сознания людей, сделать их образованными, повысить их культуру. Без этого невозможно производить качественную продукцию, способную конкурировать на мировом рынке. Хотя я слышал, Советы и образованием вплотную занялись. Ну, тогда у них дело пойдет…

«Еще как пойдет!» – хотелось воскликнуть Карсавину. Правильно, Советский Союз сейчас переживает образовательный бум. Всеобучем охвачены, пожалуй, уже все его территории. Пройдет лет пять, и мы полностью ликвидируем безграмотность, а потом пусть западные статисты попытаются назвать нас безграмотной невежественной страной – да мы их за пояс заткнем! Вот только отец Бориса не верил в такое чудесное превращение, считая коммунизм огромной казармой, где люди будут не более как обыкновенными оловянными солдатиками, не способными к творческому труду. С ним Борис постоянно спорил, но без толку. Тот упертый, как деревенский бык. Не выйдет, говорит, ничего путного из затеи большевиков – и все тут. Приходится порой чуть не силой затыкать ему рот – не дай бог, кто услышит и донесет на него в ГПУ. И тогда даже Борис не спасет его от тюрьмы.

– А давайте-ка я вас сфотографирую, – улучив момент, неожиданно произнес француз и тут же достал из небольшого кофра свою походную «лейку».

– Э-э, только не это! – испуганно отпрянул от него Карсавин.

– А что вы так боитесь? Может, от кредиторов прячетесь? Или не хотите, чтобы ваш портрет в газете увидели любовницы? – пытался шутить репортер.

– Просто я не люблю фотографироваться, – твердо отрезал «коммивояжер».

– Правда? И почему же? – разочарованно проговорил француз. Он-то уже строил планы, как расскажет своим читателям о мытарствах некоего русского эмигранта, снабдив свой рассказ его портретным снимком.

– Вот не люблю, и все тут… – на что ответил Карсавин и даже попытался подвести философию под свой ответ. – Ведь у каждого человека есть свои слабости… Кто-то не любит ходить в театр, кому-то не нравится мороженое, а я не люблю сниматься. У вас ведь, я думаю, тоже есть что-то, чего вы не любите?.. – задал он вопрос собеседнику.

Тот пожал плечами.

– Наверное, есть. Да-да, конечно, есть. Я, к примеру, не люблю капризных женщин.

– Ну вот, видите… – обрадовался Карсавин. – И вы что-то не любите. Впрочем, я тоже не люблю капризных баб. Они меня утомляют.

– «О, женщина, твоих грехов не счесть, но любим мы тебя такой, какая есть…» – неожиданно процитировал Шекспира француз и тут же начал развивать тему. Он вспоминал женщин, с которыми, как он выразился, у него были когда-то близкие отношения. Эта тема ему, видимо, была настолько близка, что он говорил взахлеб, обсасывая каждую деталь как сладкую косточку, отчего его рассказ походил на исповедь опытного бабника или, говоря джентльменским языком, ловеласа.

– Кстати, вы были когда-нибудь на Гавайях? – спросил он Бориса. Получив отрицательный ответ, воскликнул: – Обязательно побывайте! Вот где рай для тех, кто устал от всех этих пуританских условностей цивилизации. Гавайи – это огромный публичный дом, где давно плюнули на мораль и обратили все в одну бесконечную свободную любовь. Да-да, именно! В Европе до этого еще не дошло, но мы-то лицемерим. Ведь и нам давно известно, что у каждого человека бывает в жизни только одна любовь – мы лишь меняем партнеров.

Мсье Альбер долго рассказывал Борису о Гавайях, а потом, дабы, как он выразился, закрепить их знакомство, предложил ему отправиться в бар, где они просидели до самого вечера, а когда в ресторане заиграла музыка, подогретые шампанским и коньяком, попытались ухаживать за чужими женами. Этот номер у них не прошел. Тогда француз, оставив Карсавина дожидаться его у барной стойки, куда-то ушел и скоро вернулся с двумя застенчивыми узкоглазыми девицами, которые, как потом выяснилось, возвращались домой с заработков – работали кухарками где-то в Европе.

Вечер продолжился в каюте мсье Альбера. Китаянки, шокированные тем, что оказались в столь богатых апартаментах, выглядели страшно напуганными и даже боялись поднять глаза на этих подвыпивших бесцеремонных европейцев. Сидели, вжав свои иссиня черные головки в плечи, как воробышки, и молчали, в то время как их «ухажеры» о чем-то весело и громко болтали и даже пытались что-то петь.

А тем временем за окном сгущались сумерки. Было душно. Белый пароход, чуть сотрясаясь от набегавших волн и работавших где-то глубоко внизу механизмов, неторопливо скользил по фосфорисцирующему океану. Палубы опустели. В каютах тихо жужжали вентиляторы. Где-то вдалеке звучала музыка, наполняя души пассажиров праздником.