Хардкор

Мы были эдакими полу-своими, полу-иностранцами. Типа, как в песне у Стинга Legal Alian. Внешне я выглядел очень иностранно. Меня они принимали за своего, а своих за их. Эта «иностранность» часто помогала и во «второй жизни», которая была у многих неформалов. Будь то учеба, работа или какие-то дела, обеспечивавшие существование. Для меня со второй половины восьмидесятых это стало «утюжкой» валютного характера. Я уже был нацелен на выезд из страны, поэтому все происходило достаточно гармонично. Как утюг я был частью арбатской тусы, которая была одной из самых бодрых в Москве того времени и независимой – в отличие от тех, что с «Краски», те все были ментовскими стукачами, как и та часть, что была возле гостиницы «Россия». А меня там менты отлавливали, не дав дойти до середины Красной Площади. Я им был в этом амплуа очень хорошо известен. Поэтому я туда и не ходил почти никогда. Смешно: недавно прогуливаясь по площади, все-таки был остановлен и проверен по документам. Даже не знаю, чего милиционеру там померещилось; видимо, даже спустя двадцать с лишним лет я не вызываю доверия. Это была вообще единственная подобная проверка за многие последние годы. Просто мистика какая-то.

При этом стоит отметить, что к концу восьмидесятых эти тусовки и бизнес, сознательно отделявшийся, стали практически несовместимы. Сами по себе эти области становились многочисленными, а в «деловой среде» начались серьезные события и тотальная криминализация. Передо мной встал вопрос: либо оставаться с ребятами и делать из них уже реально криминальную банду, либо валить из страны. Потому что деловой мир уже наступал на пятки и сложно предположить, к чему бы это привело. В силу того, что сам я ореховский, многих бандитов того периода знал с детства и был у них в авторитете. Но не в том смысле, в каком это стало в девяностые, а в нашем, хулиганско-восьмидесятническом. Так что в детстве приходилось и защищать тех, кто в последствии вырос до круга общения пресловутого Сильвестра. Все они были младше меня на три-четыре года, а когда подросли, уже сами прикрывали мои валютные операции. Естественно, на таких же доверительных началах, но все это засасывало и шло в разрез с той ответственностью, которая уже была взята перед рокерским братством. То, что развивалось на Западе в течение тридцати лет, у нас развилось за пять благодаря самим людям, их энтузиазму и условиям.

Когда же началось рекрутирование хулиганов в какие-то уголовные банды, я, будучи уже двадцатисемилетним, решил, что моих людей это точно не должно коснуться. Хотя возможность создать группировку нового типа была – тем более, что на улицах мало кто мог встать поперек. Саббат тоже готов был поддержать любое решение. Мы все это обсуждали, но вывод был однозначный: пополнять ряды сложившегося преступного мира никто не будет и все будут сами по себе до конца. Тем более, что у меня не было привычки говорить «я сказал!». Вместо этого предлагал озвученные идеи на обсуждение. Бригадные, уже криминальные, порядки подразумевали иную иерархию и взаимоотношения, со сложившимся «хулиганским кодексом» мало совместимые. Я не мог и не хотел представить себя в роли бригадира, и, когда наступил момент для окончательного самоопределения, к которому уже открыто призывали «деловые круги», я выбрал отъезд за границу. К тому же у меня уже подрастала маленькая дочь и была возможность закрепиться. Там меня ждала совсем другая, абсолютно бытовая жизнь.

М. Б. Появилась дополнительная ответственность? Удивительно, но маргинальность с появлением детей автоматически обнуляется и в дальнейшей жизни уже является дополнительным компромиссом уже в рамках ячейки общества. И не каждый на такой компромисс способен, вне зависимости от неформальности и чудаковатости. А как заграница?

Р. Почему-то она меня в тот момент не удивила. Наверное, я был к ней готов; да и жили мы здесь в последние годы СССР в целом как иностранцы, построив вокруг себя мир очень близкий тому, который встретил меня в Германии. В этом, наверное, и заключалась особенная черта нашего подросткового патриотизма, не побоюсь этого слова. Мы хотели быть ярче всех, и чтобы такой же красочный и не унылый мир был здесь. И строили его вокруг себя, перенося увиденные где-то кадры на советскую серо-бурую действительность, которая нас тогда окружала.

М. Б. В целом, это касалось всего поколения мальчуганов, которые в этих условиях пытались проявить индивидуальность, обосабливаясь от внешней среды и распространяя свое видение на окружающих. Нарисованный поначалу в школьных тетрадках мир постепенно как бы перетекал на обклеенные афишами и фотографии комнаты, распространяя вокруг себя всяческие ароматы и впечатления. Ну а на запах дерзости и адреналина кто мог подтянуться? Такие же и – девушки…