Хардкор

В тот день, когда мы посетили эту пресловутую Рок-Лабораторию и со смехом и шутками вывалили оттуда, у меня пытался взять интервью какой-то «Тайме», задавая вопросы о целях создания и все такое. Ну, какие цели… Быть круче, жестче и веселей всех. И выпить максимум пива, отымев все шевелящееся в округе… Вот такие вот цели создания организации. От подобной прямоты его, умного и интеллигентного юношу из Америки, настроенного на интеллектуальный лад, конечно же, коробило. Но они пропускали подобный материал – что в совке было невозможно, будь ты хоть сам Пушкин.

Когда началась Перестройка, в СССР хлынули журналисты, озабоченные идеей описать и запечатлеть нового советского человека. Одной из журналисток была Петра. А одним из «новых людей» оказался я. Так как я тогда был более или менее главным вожаком металлистов, то она меня, естественно, и обнаружила. Помог ей в этом Хирург. Сама Петра приехала из Западного Берлина – тогда столицы немецких анархистов и неформалов. Она умела снимать таких, как мы: понимала суть тусовки, а не просто картинки делала. Я всегда терпеть не мог красноперых и совок. Но зная, что наши фото уйдут в несоветские издания, понимал, что выглядим мы здесь более или менее космополитично, «иностранно».

Для меня было очень важно заявить и показать, что мы из СССР, и в таком виде пребываем в СССР. Поэтому прямо перед съемками я нашил на джинсовку как советский, так и германский гербы. Как-то мы сидели с Петрой в кафе и болтали о том, о сем. О чем был разговор не вспомню, но она мне тогда сказала – так, между делом как бы: «Рус, вы сейчас даже не понимаете, что вы сейчас становитесь частью истории. У вас именно сейчас происходит то, что в Америке было в шестидесятых, а в Европе в семидесятых. Вы новое поколение уже свободных русских». Я тогда еще не особо много знал о том, что именно было и какое место занимало движение молодых в те годы в Америке и Европе, поэтому большого значения ее словам не придал. Да и не знал я еще тогда, что из всех нас и наших неформальных движений получится. Уже позже, лет через десять до меня дошло, что она была права.

Можно, конечно, это не признавать, но именно металлисты, панки и выросшие из них позже байкеры, начали в те годы закладывать в сознание ощущения нормальности «индивидуальной личности» и приучать совков, измученных и зашоренных многими годами идеологии, которая видела в человеке только шестеренку механизма. Сейчас это стало более или менее нормальным и кажется, что так всегда было и быть должно, но тогда это было совсем не так. Можно, конечно, считать роль неформалов в этом деле меньше, чем философов и политиков, но на самом деле и те, и другие теоретики далеки от народа. Мы же были его частью и вносили вклад непосредственно в массы. Про это Петра и говорила.

Еще был один похожий, но смешной случай. Это когда как раз на Пушке построили Макдональдс, к которому многие неформалы подъезжали перекусить, и это считалось модным… В тот день я с одним приятелем катались по Москве в черной-черной «Победе», сами все в черном – короче, в черных Рэйбанах Wayfarer – эдакие мрачные злодеи в танке. Смотрим – а Саша Хирург там вдохновенно кого-то грузит. Оказалось, журналистов. А мы парканулись напротив, за спиной у журналистки и смотрим, чем дело закончится, не выходя из машины. Дело было вечером, и нас в этой черной тачке было не очень сразу видно, весь свет был направлен от нас к нему. А он рассказывал что-то такое романтичное о братстве, как всегда. И тут она, журналистка, спросила, как же он так ловко додумался до создания всего этого, он вдруг поймал меня в фокус, как-то замешкался и показал рукой на меня, сидящего во всем черном в этой мрачной, черной машине: мол, вот вам люди, которые все эту тему организовали. Она завертелась – мы были у нее за спиной – и ко мне с этими же самыми вопросами про цели. Ну я и ей ответил: девки, драки и пиво. От чего она офигела. В те времена это было очень непривычным. Это шокировало обывателя.

К тому времени нам уже раскрутка со стороны прессы вовсе была не нужна, потому как внимания хватало со стороны неформального мира столицы и со стороны милиции. А народ и так уже знал о нас. Это уже был 88-й год.

Несмотря на то, что среди молодежи мы были известны, а для части ее были культовыми персонажами и даже кумирами, я в своей стране себя своим все равно не ощущал. Жил в состоянии, которое потом назвали «внутренней иммиграцией». Хоть мы и отвоевали часть своей личной свободы у совка, – все равно его было много и даже слишком много вокруг.