Хардкор

Да и вообще-то главная цель, которую ставили мы тогда, была заставить принять нас такими, как мы хотим. Мы хотели заставить общество принимать разнообразие форм человеческого самопроявления, заставить не стричь всех под одну гребенку. И мы, совсем пацаны тогда, это сделали и заставили дать нам наше место. Это научило людей толерантности, разнообразию личностей. Сейчас можно все это делать легко. Ты можешь носить, что хочешь, слушать любую музыку, можешь выстричь ирокез и никого это не волнует. Люди научились спокойно воспринимать это, потом научаться еще чему-то – так и формируется демократическое общество, с таких мелочей. И Россия тогда в этом смысле совершила некую культурную революцию, которую так и не осознали русские философы. Но для меня было понятно, что мы сделали свое дело. Дальше оставалось пожинать лавры, а мне это было скучно. Я поехал открывать свои америки. И началась новая, совсем другая жизнь.

Андрей Гернеза

Фото 17. Группа «Э.С.Т.» перед записью альбома, Москва, 1989 год. Фото Петры Галл

А. Г. Что-то я запарился, давно не давал интервью. Но, предвосхищая будущие вопросы хочу сразу ответственно заявить: ни я, ни члены наших групп никогда не употребляли наркотики!!!

М. Б. Как тебе представлялись подростковые реалии?

А. Г. С детства меня окружала тогдашняя новостроечная эстетика, причем застраивалось все не как сейчас точечно-локально, а был простор, ведь Москву строили целыми районами. И заселяли туда людей из центров. Получался страшный микс из семей старожилов, строителей и лимитчиков, которые проживали в общагах в том же Бибирево. Место было очень грязное, удаленность от центра небывалая. Вдобавок еще и транспорта не было никакого, а ближайшая станция метро была ВДНХ куда ходил троллейбус. Магазины, которые находились между подъездами домов, неимоверно радовали глаз своим ассортиментом. В одном – хлеб, в другом – водка. Универсамы появились гораздо позже, уже в восьмидесятые, а тогда была некая профилизация.

М. Б.Уже подзабываться стало, что были отдельные гастрономы, булочные, вино-водочные; потом появились такие магазины, как «Диета», в которых вовсе продавать было нечего, кроме яиц, творога и некоторых очень странных продуктов, пугающих своим видом и упаковкой. Блин, даже масло после олимпиады стало дефицитным продуктом на некоторых районах, но потом ситуация как-то нормализовалась из-за импорта… Нуда и хрен бы с ними, детство протекало-то как – в выяснениях отношений?

А. Г. Скорее в непонятках. Единственное, что было известно наверняка, это то, что бибиревские телки – самые красивые в планетарном масштабе, и из-за них происходило всякое. Мужские же компании складывались локально, по принципам личного знакомства. Ты знаешь определенную группу – тебя знают в определенной группе, в рамках которой происходило осознание разницы с окружающими подобными образованиями. И ставшее нарицательным в авральных ситуациях «А такого-то знаешь?» частенько выручало в спальных свежеотстроенных районах. Поэтому известные люди, а это чаще всего были хулиганистые подростки, становились коммуникационными персонами, и это было круто. А объединяло молодое население Бибирева все то, что не было приемлемо для всех остальных. «Хард-рок», «панк-рок», циничное чувство юмора… Наша компания была несколько обособленной, как-то все-таки были выходцами из интеллигентных семей. У Жана, например, папа был профессором.

Мы чувствовали себя обособленно и вели себя по-особенному. Нам было недостаточно просто ходить в «телагах», кирзачах и нависать с телегами на окружающих. Тогда у нас устраивались массовые побоища между «гопниками», человек двести на двести. Билось Медведково с Бибирево. Нам нужно было нечто большее, изощреннее, но это право надо было еще отвоевать постоянным провоцированием окружающей среды. Приходилось отбиваться от «гопоты» и вырабатывать свои поведенческие особенности. Волосы были длинными, телогрейки – расписными, сами делали из подручных средств какие-то панковские побрякушки и нелепые одежды. Все это было производным школы № 332, а в компании числились: я, мой брат Виктор, Макс Кузнецов, Жан, Дима Цветков, Анч и многие другие. Я не возьмусь всех перечислять, потому что многих уже, к сожалению, нет в живых и просто боюсь кого-то не упомянуть. В Бибирево была большая тусовка неформалов, в том числе и музицирующих. Анч и Макс Кузнецов учились с Жаном Сагадеевым в одном классе. Я был на год старше, но все мы были из одного подъезда и поэтому сдружились. Почему-то в памяти сразу всплыл случай, как Анчу сбрили брови и фломастером написали ему вместо бровей «хеви-металл». Потом учительница долго не могла понять, что у него с лицом. Конечно же, помимо происходящего абсурда, наше сознание моделировала вредоносная западная музыка. Это был период, когда советские хиппи выступали источником информации и циркуляции всевозможных записей. Много было всего непонятного, а ограничение информации разжигало мифоманию.

М. Б. И будущее жесткое звучание?