Хардкор

В девяностых все стали гоняться за «студийным качеством»; после путчей весь этот российский рок-бунт тихо загнулся. От колоссальных фестивалей до мелких клубов, от вчерашних школьников до «анонимных алкоголиков», путь был пройден и всем стало ясно, что музыка не изменит этот мир. К нулевым мои старые друзья стали уходить по одному. А я продолжал играть, каждый раз создавая новые группы в новом стиле. В нулевых питерская тусовка отличалась полнейшей разнузданностью и свободой нравов в рассыпанных по центру многочисленных пабах и клубах. Begemot (1996–2001) был одной из первых инди-групп в России; мы играли и electro-punk, называясь Feddy. И на мой взгляд ни «Fishfabrique», ни «Артклиника» девяностых не сравнится с первым клубом «Mod» по своей про-западной свободе и раскрепощению. Таких разряженных фриков, как в первом «Моде» на Конюшенной, я больше нигде не видел. Однако все эти годы, все мои знакомые по привычке продолжали бояться репрессий и просили меня не издавать наши ранние пленки.

Долгие годы меня хватали за руки и просили «не трогать это всё», так сильно нас прессанули кгбешники; а вся наша вина была в том, что мы были молоды. Я уже думал, что никогда не закрою этот гештальт и моя карма в виде коробки со старыми пленками «Народного Ополчения» так и будет ездить за мной с квартиры на квартиру. И тут оказалось, что время для трескучего звучания раннего панка только наступило. Оказалось, что в сыром безбашенном отрыве молодые современные ребята слышат тот призыв к свободе, которого им не хватает. У них есть всё. Чего у них нет, они могут найти в интернете. Туда я и выложил ранние записи и стал писать о самом начале панк-истории в Ленинграде.

Вновь собранный в 2014 году «Отдел Самоискоренения» пополнился новыми участниками. Принцип группы сохранен – никакого принуждения или мотивации. Всё только на добровольных началах. Пока, что вдохновляет нас всех и меня лично – варится вокруг нас. Это по-прежнему творчество «на злобу дня», творчество масс. Жизнь сочиняет, а я всего лишь записываю их, как когда-то на свой магнитофон «Нота 303».

Дин Якомульский

Фото 8. Рукастый перец на сцене, 1989 год. Фото Михаила Грушина

Д. Я. В Тушино я переехал в двухлетнем возрасте из Красногорска, где размещался секретный завод. Тогда собрали всех специалистов, в числе которых был мой дед, и переселили в Москву. Дед умер, когда мне было пять лет, но оставил о себе неизгладимые воспоминания. Я вчера как раз его вспоминал, когда разговаривал с женой о том, как воспитывать ребенка. Дед видел меня недолго. Но именно в этот период он мне и передал тот заряд энергии, которого хватает и поныне. Он был настоящий панк, в годы войны служивший летчиком-штурмовиком. А летчики – это настоящие отморозки, которые, кроме как о свободе, небе и войне, ни о чем не думали. К тому же его два раза сбивали. И он два раза возвращался в строй.

Матушка стала работать в Тушино, и мы переехали в коммуналку. Район строился, мы переезжали, улучшали жилищные условия, поскольку мама была руководителем того, чего мы вам не расскажем. Район был рабочий, кругом заводы. Хулиганов было немного, хотя часто встречали и пробитых уголовников, которые ныкались в промзоне. Эти переезды сопровождались постоянным подростковым мочиловом а также поездками в пионерские лагеря от тушинских заводов. Там – свои друзья появлялись, дома – свои, поэтому постоянно шел конфликт приоритетов. Короче – детство прошло в борьбе за собственное достоинство, хотя я мальчиком был вполне интеллигентным. Я считал себя скромным по сравнению с более крутыми ребятами, более тонким – но любой человек, несмотря на свою индивидуальность, всегда хочет быть приобщенным к чему-то большему.

Шел по улице. Увидел. Хулиганы – наверное, надо к ним приобщиться. Или к отцу, или – обобщенно – к мужчинам. Мамы, конечно, тоже в этом процессе роль играют, но если их вовремя не остановить, то это может кончиться психологическими травмами для ребенка. Мамы у нас все-таки были советские. А у нас в семье были одни директора. Меня так иногда и зовут «директором». Собственно, мне пришлось так рано уйти из дома потому, что не может быть двух директоров в одной квартире. Мама была руководителем, у них там была своя тусовка, и когда стало модно, чтобы все дети играли на пианино…

М. Б. «Дрессированные» дети…

Д. Я. Да. И мама предложила: давай, ты тоже будешь ходить в музыкальную школу. Купила пианино. Но когда увидела, чем я там с ним занимаюсь, махнула рукой. Причем в детстве у нас не было насилия. Поэтому, когда я сказал, что все, хочу играть на гитаре (потому, что во дворе все играют), мама купила мне самую крутую на тот момент гитару (переплатила в модном магазине на Неглинной – купила «Музиму» акустическую) и отправила меня к преподавателю. Я три месяца с ним бренчал, потом плюнул, и меня в первом же подъезде научили играть. И так все началось… Край родной мой Тушино!

М. Б. События были плотными?