Хардкор

Тогда же я понял, что все люди разные, вне зависимости от ширины кармана. И как бы город ни пытался построить систему «чем карман шире, тем круче»… Чем член длиннее, тем ты сексуальней… Человек все равно любит другого человека не за это, а за внутреннюю содержательность.

М. Б. Согласен, но ты говоришь как сильно местный житель.

Д. Я. Правильно, потому что есть понятие привязанности к месту. Каким бы ни был пилигрим, всё равно он должен умереть на родине. Есть куча причин, по которым кто-то куда-то уезжает. Одно дело, когда люди поехали ради какой-то сверхидеи поднимать Днепрогэс: она (идея) выше человеческого начала. А другое дело, когда люди приезжают подъедаться. Надо заниматься своей страной. Своим домом. И наводить порядок. Этот пунктик отложился в моей жизненной позиции, которая выражается в том, что надо как можно меньше горбылей до смерти налепить, и подойти к этому моменту с наименьшими потерями. Порядок и гармония лежит в основе природы. Все люди свободные и никого не надо заставлять делать что-то. Хотя из чувства человеколюбия можно и палкой по жопе.

…Еще олимпиаду помню отчетливо, сигареты «Ньюпорт». Я тогда получил травму, и меня никуда не вывезли, в отличие от остальных детей и неблагонадежных элементов. Поставили всякие ларьки под «Пепси-колу», потом в них шампанское и водку продавали. Мне мама выдала футболку, джинсы, кепку, дала мелочи. И я пошел тусоваться. Вышел, а никого нет. Пустая Москва. Многих отправили в пионерские лагеря или еще куда.

М. Б. Еще случилось чудо, правда, год забыл. Но в начале восьмидесятых. В домах качались люстры, а в районе Марьиной рощи трамваи сошли с рельсов. Что-то около немало баллов.

Д. Я. Ни фига себе! А мы, где-то в 79–80 годах уже начинали выбривать виски. Увидели карикатуры в «Крокодиле» и «Комсомольской правде», и решили: во, то, что надо! При этом наши протестные действия ничего общего не имели с панками зарубежными; это сейчас уже все слилось, и панки оказались на своих местах. Причем те, которые за границей, были действительно оппозиционерами-революционерами, сами себя «панками» не называли. Я, конечно, с юмором и пониманием отношусь к фигуре Джонни Роттена, но даже он сказал: какие мы вам панки? «Панками» нас назвали журналисты.

Это естественное желание молодежи выделиться на сером фоне и приобщится к чему-то более яркому. Ну, учились у нас отличники-карьеристы. Но за душой-то ничего, кроме отметок, нет. Двойки, поставленные за поведение, проработки от завуча – всё это провоцирует неадекватное поведение. А как Олимпиада, так давай, Димочка, защищай честь школы. Нам нужны результаты. Мне-то нравилось учиться. А желание отбивали – и так я становился консерватором… Начинался драйв, который можно было выплеснуть не в мордобой, а куда-то еще. Вот поэтому мы и побрили виски. В школе шок, крик об опорочивании образа советского человека! Я сейчас так понимаю, что все революционные подростковые потуги можно было сделать иначе и продуктивнее. Мы пытались как-то всю эту серость и несправедливость свернуть, взорвать, а на самом деле надо было абсорбироваться и строить свою параллельную коммуникацию.

М. Б. Собственно, к этому в итоге и пришли.

Д. Я. Если этот негатив из себя не выдавливать, как дерьмо по утрам, то в итоге он тебя отравит. Я переключился на музыку. А играл я всякую фигню, которая звучала из каждого подъезда. Такие песни советского рока, непонятно о чем. Мол, сами догадайтесь…Закатит глаза, а петь не о чем. Интеллектуальный онанизм…

В эти же годы я активно занимался спортом, а в 80 м записал на катушку «Back in Black» в студии звукозаписи на улице Горького. Я тогда ничего такого не слышал, мне эту музыку просто посоветовали. Пришел домой, поставил и отпал. Хотя вру, конечно, с детства слушал Высоцкого, многого не понимал, но драйв настраивал на жизненный оптимизм. Еще была «тусовка со светомузыкой» у тетки в Красногорске, там я тоже музыки всякой наслушался.

В конце семидесятых, кстати, можно было свободно найти и записать сольник Ника Мейсона, Pink Floyd, который я полюбил еще в детстве, сорокопятки Creedence прикупить, причем на них было написано Beatles – и я все время так и думал. Когда мы в 80 м пошли покупать стереопроигрыватель (а это был дефицит), мама, покупая его, попросила знакомого записать чего-нибудь модного. И мне директор магазина записал кассету Motorhead и кассету Rainbow! А в 84-м году все эти группы запретили одним большим списком, куда попали не только группы, но и имена и названия альбомов.