Хардкор

Вот, а тогда я из вагона пошел в город искать «панков». До Одинокого я тогда не дозвонился. Никаких «панков» я не нашел, а нашел каких-то неформалов из Красноярска, которые меня накормили и отправили на «треугольник». Я пришел на «треугольник», а там балаган. Там я и столкнулся с пресловутым питерским снобизмом. Начали надо мной подтрунивать. А местный стеб, он всегда был своеобразным. Местные жители за ним такие глобальные комплексы прячут, что этот момент так или иначе выпячивается и вместо стеба получается какой-то плач по себе любимому. Все как-то хитрят, изворачиваются. А у нас, сам понимаешь, все в лоб, прямолинейно. При этом, когда общаешься с каждым персонально, весь этот налет улетучивается и оказывается, что вполне нормальные люди.

Вот, наступил вечер, стало очень холодно, и я взял полотенца, которые стырил в поезде, намотал на руки и стал играть, чтобы согреться. Орал, орал, и Алина Сапожникова, царствие ей небесное, тогда выручила: взяла такси за свой счет, отвезла домой. А у нее тогда ребенок родился. Постелила постель, накормила, и сказала: ну, мол, сам понимаешь, без всяких. Да какой там «всяких» – я за неделю спал меньше суток! И, короче, рухнул – до следующего вечера.

Проснулся от бабьего базара: мол, вот мудак московский, пожалела, а теперь не знаю, что с ним делать. Открываю глаза, сидят две девушки на полу, пьют пиво и меня обсуждают. Второй девушкой оказалась Таня Гангрена, с которой у нас как-то сразу сложились отношения, и она поселила меня в какой-то незаселенной новостройке, которую вот-вот должны были заселить. Их там целая плеяда девушек стильных была, которые влились в неформально-музыкальные движения. Потом дозвонился до Одинокого, и все нормализировалось. А поскольку деньги кончились, пришлось мне расстаться с модными очками.

Тогда группа «АукцЫон» только собиралась образовываться. И Костя Белявский, не знаю, чем он там работал, но показывал мне литовки. И тогда я первый раз прочитал «женщина смотрит на шестой этаж».

Очки ушли Гаркуше. Рок-клуб уже был, но я туда не зашел, потому как на улице было гораздо интереснее. Рикошета, Слюня я узнал, когда они еще не были музыкантами, Алекс Оголтелый уже играл. А еще был Видик, я сначала думал, что это погонялово, а потом оказалось, что имя. Но и там, по большому счету, всё это был не панк, а панк-шоу, за исключением отдельных персоналий типа Одинокого и Алекса. С Юрой Скандалом я как-то не пересекся. А такие, которые чисто по-русски восприняли «панк-революцию», были только в Москве. Русский народный панк.

Одинокий мне чем-то Высоцкого напоминал; наверное, подходом к вещам. Как-то по дороге к нему меня прижали местные уголовники, стали ножичком перед носом водить, а Одинокий увидел это из окна. Выскочил и такую истерику закатил, что все уголовники вмиг рассосались. «Режьте меня! Режьте меня!». Настоящий человечище, с большим человеческим сердцем. Наверное, поэтому и не выплыл в этой чернушной среде. Жаль.

Потом в Питере я бывал много раз – но больше, чем на день, не задерживался. А тогда меня уже начала разыскивать матушка. Хотела во всесоюзный розыск оформить. Поехал как-то я с товарищами в Таллин, но вернулись только они. Вот ты спрашиваешь, в кого мы «панки»? Короче, мать друзей напрягла: мол, как потеряли, так и ищите. И они приехали в Таллин, Ригу, проследили весь мой путь до Питера, выковыряли меня с тусовок. Мама, конечно же, сыграла обморочное состояние как настоящая артистка… С тех пор путешествия стали нормой, и запах вокзалов у меня до сих пор ассоциируются с теми временами. И всё было без денег: проживание, питание, перемещения, да и вообще, взаимоотношения. Везде можно было найти ночлег и питание. В любой точке страны. Понимали, видимо, по внешнему виду, что человек ущербный…

По приезде в Москву, я постригся и… женился. Жалко мне стало всех моих женщин, которые меня окружали. Карьера меня не интересовала, хотя я поступил в институт и тут же на него забил. Сейчас трудно вспомнить. Потому что все восьмидесятые были как один большой год.

В армию меня не взяли, потому что я от спорта уже «нахватался гвоздей», и на меня забили. На институт забил уже я. Было только творчество, другого ничего просто и не могло быть. Коллективы постоянно менялись. Люди менялись тоже. Начался настоящий рок-энд-ролл.

Вот был еще один случай, я уже был настоящим ирокезным панком. Выхожу в Тушино на остановке, а меня догоняет паренек, на ходу выдавливая в руку пузырек с какими-то таблетками, закидывает их все в рот и кричит: «Дяденька. Возьмите меня к себе! В панки!». Блин, а на самом деле человек-то на моих глазах всерьёзку отравился. Я его хватаю за шиворот, тащу к другу, и там мы его откачиваем. Вот так появился в тусовке Артем, который потом создал группу «Амнистия», что в конце 80 х уехала в Данию и демонстративно не вернулась, попросив политического убежища.

М. Б. Видать, накипело. Либо на тот свет, или в панки.