Хардкор

Но, конечно же, можно было не все; и на улице выхватывалось достаточно, чтобы понять это сразу же. Но рамки продавливались шаг за шагом. Я сам до 86-ого года об ирокезах и не думал. Мне достаточно было той формы, которая уже была и то, что я успел подсмотреть на концерте в ДК Каучук у Sielun Veljet. Это было как раз то, что нужно, чтобы отделить себя от всех – начиная с пэтэушных металлистов и заканчивая снобами-ньювейверами. А потом пошло-поехало, все на ход ноги и втихую от родителей. Я тогда учился в худшколе после образовательной и, говоря дома, что был в школе а в школе еще что-то, активно лазил по всяким мастерским пожилых художников и прочим скоплениям интересных для меня кучкований. Музыканты не интересовали никак, это все восполнялось зарубежными аналогами. И, естественно, стал получать по шапке от реальности, которая смыла все наносное, что в какой-то момент и подвело меня к ирокезной форме. Причем импонировало то, что таких пассажиров подметали тут же, и все перемещения превращались в интересную игру. А потом начали встречаться подобные товарищи: Нацик, Дима с Арменом ходили в солдатских шинелях с короткими ирокезами уже бордового цвета. Единственное, что тогда можно было выжать по цвету, были бордовый, рыжий и блондорандный колера. На Яшке встречался Даня, задумчивый паренек, который так и не влился ни в какое образование. Денис Циклодол, басист «Субботника». Не более 5–6 человек, которые нигде не тусовались, а просто курсировали по городу, сея смех и ужас.

С одной стороны, это было интересно и смешно, а с другой – остановился, все – пройдемте. А проходить хотелось совсем в другую сторону и поэтому устраивались такие перформансы, которые в какой то момент вышли за рамки добра и зла. Модным такое времяпровождение быть не могло по определению. К тому же как раз шло оформление конкретной индейско-ирокезной темы с суицидальным пиратским налетом. Такие юные следопыты, которые наследили так, что не сотрешь. Хотя все были разными; те же худющий и длинный Валерик Золотой с Сашей Писюном ему по пояс и с шевелюрой как у Бонифация, появились на тусовках как Крокодил Гена с Чебурашкой. Одного их вида было достаточно, чтобы испытать массу позитивных эмоций. Обычных же откровенно давила жаба или попросту они не могли найти в себе урода и выставить этот образ на публичное обсуждение, тем самым просто и эффективно выдавив его изнутри.

Л. У. Это просто не каждый мог себе позволить. Если задуматься, то в эту категорию лиц изначально попадали дети из вполне приличных семей. Те же Рин или Гном, Жан – профессорские дети. Свин, Грюн да и многие другие – это все отпрыски семейств, где вся несуразица устройства видна была изнутри и часто обсуждалась. Можно сказать, что и с жиру кто-то бесился. Но жира особого не было. Потому что уходили на «дно», в районы и трущобы, забивая на традиционный столичный снобизм и публично отказываясь от перспективок. Но у каждого, естественно, была своя личная история – у некоторых и история болезни к всему этому прилагалась: за мысли и за внешний вид, который этим мыслям соответствовал. Можно, конечно, проводить параллели с иностранщиной, но здесь все было несколько иначе. И если где-то «панк» прокатывал как шоу, то здесь в столице ситуация действительно раздражала. С одной стороны жлобье, с другой – гопота. И все под шапкой у системы наблюдателей, и ни с кем не разойдешься. Волей-неволей начнешь раздражаться, если не живешь как кот Мурзик, которого можно покормить, потом хвост открутить а потом погладить. Вопросы у многих накапливались. Особенно когда сверху говорили, что все хорошо, а снизу «ага, ага» и занимались своими делами. Многих это устраивало; они шли в студенты штаны просиживать, но когда начали бронь снимать, то закосы от армии и саботаж в это время стали чуть ли не модой. Просто люди себя вычеркивали из дееспособных и на что-либо пригодных. Маргиналов и творческих людей устраивали дворниками и грузчиками. И систему устраивало. Главное, чтоб галочка стояла и справка была. Мол, дурак: справка есть, и вроде бы всем все понятно.

Я не хочу сказать, что все были какими то мудрыми и прозорливыми. Скорее наоборот – никто ничего не понимал. Только одни делали вид, что они что-то понимают, другие философствовали по всем поводам, а остальные забивали на все и занимались своими делами. Или оттягивались кто как умел. Ситуация все это в принципе позволяла. Настолько прогнила сама система и столько было несуразицы. Но большинство плыло по течению, а среди этого всего навстречу выплывали всякие странные люди. Такие как Коля Рокенролл, который как раз приехал в Москву с Германом и Микки. Уже тогда на пафосе диссидента в бегах, железными зубами, мрачный и в кожаном пальто. Они что-то там писали на базе «Чуда Юда», а Хэнк делал вид, что умеет барабанить. Концерты уже собирали всяких разных персонажей, и действие сценой совсем не ограничивалось. Чудили по всем площадям: и на сцене, и в зале, и до и после. Это то, что под гариковскими лозунгами стало известно как «Асса».