Хардкор

Л. У. Как обычно, все стояли и кричали друг на друга, но моральный перевес был понятно где. Да и сказать, что там прям богатыри были, тоже нельзя. Ну, тявкнули «панки, фашисты!» и что? Выходил такой солидный Алан и, сближаясь и шевеля своими гитлеровскими усами, отвечал: «Нет, ребята, мы не фашисты. И даже не панки. Мы – мормоны…» И, пока там чего-то в голове калькулячилось, бдыц первому попавшему под руку по черепу. Над потугами переговорить на блатняке просто ржали. Подготовка была и шлифовалась на го поте.

Простой пример: Леха-ЦРУ идет домой один, навстречу гопников штук пять. Тормозят, начинают что-то спрашивать, а потом, оглядевшись по сторонам, начинают его оскорблять, как им кажется: «Ты, чмо!» В ответ с улыбкой: «Да, я Чмо.» Недоумение. «Ты что, Козел?» В ответ: «Да, я Козел. Какие-то вопросы еще есть?» И так же с улыбкой и видом полного превосходства удаляется. Такая форма обезоруживающего самоироничного цинизма. А мог бы запросто в бубен закатать.

Да, фольклор и общение было развитым. И все это шлифовалось в постоянных попытках довести друг дружку до белого каления. В квартире у Алана, который до этого часто тусовал на «Парапете», где было много боевых металлеров из бывшей фанатской среды, помнится, часто звучали боевые мантры типа «Как заслышал Tuch to Much – в руки колья и хуячь!» И тому подобное…

М. Б. А Хэнка, наверное, можно обозначить как проводника идей местного масштаба?

Л. У. Ну да. Через него приходило достаточно много музыки и гона – как оно все, по его мнению, должно было быть во вселенной устроено. Мы с ним, помнится, хотели устроиться в цирковое училище. Нас с ним еще от психдиспансера отправили научится хоть чему-то. Пошутил, по-шу-тил… В цветовое, такое специальное училище для инвалидов. В общем, хоть как-то нас хотели задействовать. А когда мы проходили практику, выводили цветы-мутанты в оранжерее Ботанического сада.

Я потом после этого еще в театральное училище ходил пару раз. За рампами… Они мне гораздо нужнее, чем им, были. Меня потом Хэнк за это определил работником по сцене и звукооператором у «Чуда». Но внутри уже все зудело и хотелось своего выплеска. А до «Уксус бенда» был еще один промежуточный вариант, его мы и репетировали в школе. Назывался он «Унитазный кифоз». Ну кифоз – это искривление позвоночника: то самое явление, которым пугали в школе особо вертящихся на уроках учеников. Поскольку мы уже тогда деэстетствовали, я взял словарь потолще и нашел слово помудреней. Но этот проект продолжения особо не имел. К тому же стоит отметить, что с репетиционными базами и инструментами была беда полная. Все ДК-шки были забиты какими-то лабухами и хиппями; пионерские точки – школьными группами. Никого это не останавливало. Тем более для того, что воспроизводилось, много репетировать и не нужно было. Подход джазовый такой, с элементами вандализма. Все это было еще до открытия Рок-лаборатории в Горбушке; и если удавалось с кем-то чудом договориться, то недели на две – потом гнали взашей. Возможно, в этом было основное отличие нашего города от других. При таком обилии домов и строений все было либо кем-то прихвачено, либо поднадзорно, либо оккупировано токсикоманами. Сложности были, но уже в 86-м году была тусовка, состоящая частично из музыкантов «Субботника» и нас с Рином. Гельвин тоже хотел участвовать, но на этот период выпал из поля зрения. И мы лазили по концертам, где встретили вас.

М. Б. Было это в ДК МГУ, где и были атрибутированы нашей ирокезной уже тусовкой как «комнатные «панки», у которых было название группы, но не было концертов.

Л. У. Ну, что-то уже было, чему Хенк дал название «Уксус бенд»… Немного позже в знаменитом, тогда еще печально, пивняке «Алешкино» был все же дан первый концерт. Место было понятным; возле входа просто была лужа крови, а на концерте – немалое количество тушинских меломанов и делегаты из «местного районного собрания». Дима с «Субботником» там тоже был со своей программой, и взаимопонимание с публикой было достигнуто с первых же аккордов. До того момента, как распоясавшийся Нищий показал публике оголенные… чресла. Местные делегаты приняли это на свой счет, и возле пивняка чуть было не состоялся финал нашего дебюта. Но Артем с Нищим нас тогда отмазали, поскольку сами были местными – а это было козырем в подобных переговорах.

Отыграв этот концерт и получив статус полноценной группы, мы тут же обросли легендами. Наши перспективы прояснились. Слухи значили много и распространялись молниеносно. Но концертов почему– то организовывалось мало, а самостоятельно их сделать вообще не получалось. Только вылезешь из дома – тут же облавы, погони. Но уже появилась Рок-лаборатория, которая прихватывала площадки и вошла в клинч с самодеятельными организаторами. Вся эта возня не радовала, но хотелось базы и мы поперлись в 87-м году в Лабораторию, куда уже вписалась «Амнистия». Трудно понять, почему нас туда приняли, но нам был приставлен помогать Скляр. Чем помогать не понятно, потому что база у нас таки уже была.