Багама улыбнулся кому-то за моей спиной. Улыбка была виноватой, чуть перекошенной. Улыбка человека, у которого в супермаркете случайно выскользнула из рук банка с маринованными огурцами. Человека, который попал в неловкую ситуацию. Господи.
- О, - шаги резко оборвались, - прошу прощения.
Мне не надо было поворачивать голову - я и так узнала говорившего.
Заблудшей душой в сей поздний час был Вергилий собственной персоной из 'Вергилий и Байрон' - соседствующей с моим офисом адвокатской конторой. Лично я бы никогда не обратилась в адвокатскую контору с подобным названием, но, поверьте, безумцев хватает.
- Не хотел помешать вам.
- Все в порядке, - улыбался Багама.
- Еще раз прошу прощения. Доброй ночи... госпожа Реньи.
Вергилий. Неделю назад он демонстративно натиснул кнопку, и дверцы лифта закрылись прямо перед моим носом. Вергилий не здоровается со мной, и уж тем более не называет 'госпожой Реньи'. Завтра этот мерзавец поупражняет язык, болтая о том, о сем, например, о чудесах, которые видел на подземной стоянке. Вергилию под шестьдесят, за его плечами, затянутыми в эксклюзивный подогнанный исключительно под него пиджак, целое состояние, неудавшийся брак и сорокалетний сын-домосед. Что ж, наверное, я даже могу понять его.
Вопреки общепринятому мнению, мужики более говорливы, чем женщины. Если взять произвольную выборку из 'Стеклянной Сосульки', к примеру, из сотни человек, и провести эксперимент: посадить их в изолированное помещение и начать читать скучнейшую лекцию, мужчины тут же откроют рты корытом и начнут сверкать фарами. Бубнить. Сплетничать. Обсуждать. Вы просто не видели, что творится в буфете 'Стеклянной Сосульке' и в курилках. А всем погоняет кучка особенно болтливых, среди которых затесался Вергилий.
Багама сделал шаг назад, рука скользнула по шелку, выскользнула из-под моей кожанки. От неожиданности я пошатнулась. Я не упаду, не упаду. Багама щелкнул предохранителем и сунул пистолет в наплечную кобуру. Его кожанка скрывала кобуру на 'ура'.
Похожая на черного аллигатора, с купленными номерными знаками иномарка проехала мимо. Дружище Вергилий, тебе не терпится убраться восвояси, не так ли? И это я тоже могу понять. Еще как могу.
Я повернулась и посмотрела на Багаму.
- Ты не выполнил заказ, - сказала я. Сложно говорить о себе как о чьем-то заказе. Странно, почему? - Как это отразится на тебе?
Вторая фраза, второе 'мимо'. Глупый-глупый чтец, со стайками глупых вопросов.
Как ни крути, а против Багамы я костяшка 'дубль пусто'.
- Я говорю, что мне заказали тебя, а ты спрашиваешь, как это отразится на мне?
Я пожала плечами:
- Поддерживаю разговор.
- Ты читала меня, - сказал он.
Я нахмурилась, кивнула.
- К чему ты это?
- И всякий раз, - продолжал Багама, - мягко говоря, пугал тебя.
Да, мягко говоря.
Я зажмурилась, отгоняя мгновенно налипшие на сетчатку воспоминания Багамы.
Будто это я каждый раз спускала курок.
Все эти разы.
- Харизма, я в жизни сделал много... нехороших вещей. Я не хочу, чтобы они накрыли меня лавиной. Есть вещи гораздо хуже боли. И живут они вот здесь, - он пальцем коснулся своего виска.
Я поняла, о чем он.
- Среди жополизов Зарипова есть чтецы.
- И, в отличие от тебя, им плевать на закон Рождественского.
Я вспомнила слова Миланы.
Говорил ли Багама о Лирое?
- В отличие от меня, - я облизала пересохшие губы, - они умеют гораздо больше.
Он молча смотрел на меня. Не лицо, а экран выключенного телевизора. Багама знал, как реагировать на хренатень, касающуюся жизни и смерти. В университете этому не учат. Нигде не учат.
- Что теперь? - спросила я.
- Не знаю.
- Я по уши в дерьме, Багама.
- Да.
- Что мне делать?
- Не знаю, - повторил он и зашагал прочь. Его шаги были легкие, пружинящие. Он умел ходить тихо.
Вот так просто.
Я вставила ключ в замок зажигания с шестого раза. Большой успех, на самом деле, потому что руки чертовски дрожали. Защелкнув ремень безопасности, я закрыла глаза и просидела так некоторое время. Когда я вновь взглянула на приборную доску, часы высветили 22:04. Я осторожно вырулила с подземной стоянки.
Десятки пустых парковочных мест. Фарфоровые воротнички защелкнули свои кейсы и разъехались по теплым, уютным берлогам.
Одна из ламп на выезде со стоянки мигала. Тень за мигающей лампой лежала плотная, непроницаемая, что, казалось, опусти в такую ложку, и на ложке останется студенистая серая масса.
Окошко с моей стороны было приоткрыто, теплый пахнущий резиной воздух скользил внутрь салона. Но тут из тени дохнуло холодом и запахом влажной земли. Тень стала расти, как на дрожжах. Порыв ветра ворвался в приоткрытое окошко. На миг мне показалось, что вокруг меня коричневая, зернистая, рыхлая земля; на корне языка появился солоноватый привкус. Я попыталась сделать вдох, но не смогла - в рот, глотку словно бы набилась влажная, холодная земля...
Я не стала ждать, что произойдет, когда тень накроет меня.