Харка, сын вождя

В гостинице их ждали невеселые вести: состояние художника ухудшилось, и врач, которого вызвал хозяин, не решился взять на себя ответственность и самостоятельно лечить его. Он посоветовал художнику немедленно нанять карету и отправиться в ближайший большой город, где есть хорошо оборудованная больница, потому что, возможно, ему придется делать операцию. Похоже, у него был абсцесс. Художника мучили сильные боли, и он, приняв совет врача, попросил Длинное Копье подыскать ему карету с хорошими рессорами и четырех быстрых упряжных лошадей, поскольку не очень доверял в этом деле хозяину. Тот сразу же взялся за дело. Он был очень обеспокоен.

Джим, к большому удивлению художника, сам оплатил свой счет, включая напитки, которыми щедро угощал народ в трактире, и, коротко попрощавшись с Маттотаупой и художником, уехал неизвестно куда и зачем. Он сообщил им, что вложил в цирк «определенную сумму» и советует Маттотаупе на зиму остаться в труппе и заработать денег. Он уговорил директора предложить ему и Харке выгодный контракт и будет время от времени наведываться в цирк. Проект договора он передал художнику. Главным условием в нем была выплата аванса.

— Что за странный человек, этот Джим! — сказал художник. — Темная лошадка…

Когда Длинное Копье вернулся и больной решил еще несколько часов отдохнуть перед тяжелой дорогой, Маттотаупа и Харка пошли в свой номер, легли на кровати, и Харка тихо в нескольких словах рассказал отцу все, что увидел и узнал в цирке.

Потом они два часа лежали на шерстяных одеялах и молча, но сообща думали. Это и в самом деле были совместные раздумья, поскольку отец и сын исходили из одних и тех же предпосылок, а их мысли рождались из одних и тех же чувств и представлений. Через два часа Маттотаупа сказал:

— Не ты убьешь его. Ты еще мальчик. Я убью его, как только кончится зима и растает снег.

Через час за ними зашел Длинное Копье. Карета уже стояла перед дверью, и художник хотел проститься с дакота. Поглощенный своей болезнью, которая его очень пугала, он выпил лекарство. Несколько секунд царило тягостное молчание, которое наступает, когда рушатся планы.

— Мне очень жаль, что все так обернулось, — произнес наконец художник, нервно пощипывая бороду. — Но мое обещание остается в силе: зимой вы — мои гости. Мы не сможем с вами разъезжать по штатам, и я не смогу сотни раз рисовать вас, как собирался. Но у меня есть небольшой дом на побережье, и вы можете жить в нем, пока мое здоровье — я надеюсь! — вновь не поправится! Поэтому я прошу вас: приготовьте своих лошадей и поезжайте с нами. Более надежного эскорта я и представить себе не могу.

— Длинное Копье будет тебе надежной защитой, а мы не хотим обременять тебя, — с достоинством ответил Маттотаупа. — Мы отправимся с цирком. Там служат дакота, с которыми мы можем объясняться на родном языке. Мы надеемся еще многому научиться и увидеть много городов. Белые люди не смогут обращаться с нами как с собаками, потому что должны выплатить нам вперед часть денег, с которыми мы не будем так зависимы от них.

Художник пытался возражать ему, но у него не было сил спорить, да и лошади уже нетерпеливо танцевали перед входом в гостиницу.

— Это наше второе прощание… — произнес он устало. — После первого расставания мы случайно встретились вновь, но странным образом и при таких обстоятельствах, что без твоей помощи, Маттотаупа, мы бы пропали. И раз уж мы опять вынуждены расставаться, как ты этого хочешь, я прошу тебя на прощание высказать какое-нибудь желание!

Маттотаупа достал из кармана золотой самородок, который Харка нашел в реке у Черных холмов и который он, Маттотаупа, проглотил в блокгаузе, чтобы утаить от бандитов.

— Я хотел бы подарить этот блестящий камень Длинному Копью для его ожерелья. Мне опасно иметь при себе золото.

Длинное Копье молча, как принято у индейцев, принял подарок и передал Маттотаупе маленький тяжелый мешочек:

— Далеко Летающая Птица и я, Длинное Копье, предчувствовали, что вы нас сейчас покинете. Это наш прощальный подарок вам. Желаем вам снискать еще бóльшую славу! Желаем, чтобы ваши имена стали известны и в прерии, и в Скалистых горах, и в городах белых людей как имена отважных и справедливых воинов! Хау! Я все сказал.

Поддерживаемый Длинным Копьем и Маттотаупой, художник спустился вниз, к карете. Холеные откормленные лошади нетерпеливо переступали с ноги на ногу. Художник вошел в карету, завернулся в одеяло и лег на мягкое сиденье. Багаж был уже погружен. Длинное Копье дал хозяину и гостиничному чистильщику обуви чаевые и напомнил в присутствии Маттотаупы, что номер и корм для лошадей двух индейцев оплачены на неделю вперед.

Вокруг толпились уличные зеваки. Некоторым из них пришлось резко отпрыгнуть в сторону, когда кучер щелкнул хлыстом и четверня торопливой рысью взяла с места. Зацокали подковы.

Длинное Копье поскакал вслед за каретой, держа в руке повод коня художника. Мулов они продали хозяину гостиницы.

Маттотаупа и Харка проводили карету взглядом. Рядом с кучером сидел вооруженный до зубов охранник.