Харка, сын вождя

Тучи пыли и песка, поднятые бизонами и охотниками, давно рассеялись. Зеленые рощицы постепенно оправились от опустошительного набега бизонов. Надломленные деревца вновь расправили ветви и кроны, кусты выпрямились, а на лугу зазеленели новые травы и распустились новые цветы. Жизнь продолжалась. Вечерами по стойбищу распространялся аппетитный запах жареного бизоньего мяса и сытной похлебки. Люди ели досыта и уже не были такими изможденными, как прежде. Излишняя полнота индейцам не грозила, потому что весной бизонье мясо было нежирным. К тому же мужчины принимали пищу лишь раз в день, а женщины и дети дважды, и это умеренное питание позволяло дакота быть сильными, хорошо сложенными, стройными и ловкими, но не давало разжиреть.

Когда основные работы и хлопоты, связанные с Большой Охотой, были позади, мальчики смогли вернуться к своим привычным занятиям: играм, упражнениям для развития силы, ловкости и меткости и охоте на мелкую дичь. Они бегали наперегонки, устраивали скачки, стреляли из лука, метали ножи, учились орудовать боевой дубинкой. Они играли в разведчиков, учились незаметно подкрадываться к «врагу» — то есть друг к другу — и нападать на него. Вечерами они слушали увлекательные и поучительные охотничьи и воинские рассказы отцов и старших братьев. Старики рассказывали им древние легенды об их родоначальнице — Большой Медведице, чей сын был человеком. А однажды вечером в темном вигваме, когда огонь в очаге погас, Унчида сказала детям, что Большая Медведица до сих пор живет где-то и что для воинов их племени она священна и ее нельзя убивать.

Харка и Молодые Собаки устраивали себе вечерами испытания мужества и самообладания, необходимого для каждого воина. Они садились вокруг очага в вигваме Маттотаупы, и каждый, взяв из огня уголек, клал его себе на руку и старался просидеть так с неподвижным лицом как можно дольше, даже не скривившись от боли. Харка держался дольше всех.

— Шонка так не может, — сказал вдруг однажды кто-то из мальчиков.

Шонка! Опять это имя. Харка лишь равнодушно усмехнулся, глядя, как уголек насквозь прожигает кожу. Это было его двенадцатое лето.

В один из таких безмятежных солнечных дней Маттотаупа утром увидел обоих своих сыновей у табуна. Вчера Харка проиграл в скачках. Он на своем любимом Пегом пришел вторым. И дело не в том, что он замешкался на старте или плохо управлял лошадью. Просто лошадь победителя была лучше — моложе и быстрее. На ней скакал один из Молодых Собак, сын Чотанки, уважаемого воина. Ей был всего лишь год с небольшим, а пегому мустангу Харки — десять. Он скакал спокойно, уверенно и быстро. Но это был уже не лучший скакун. Харка, наморщив лоб, придирчиво разглядывал лошадей, принадлежавших вигваму вождя. Маттотаупа некоторое время молча наблюдал за детьми, потом подошел к ним.

— Харпстенна, — обратился он к младшему сыну, — какую лошадь из нашего табуна ты выбрал бы для себя?

Харпстенна смущенно улыбнулся и посмотрел на отца, пытаясь понять, что тот хотел этим сказать. Он привык к тому, что отец обычно сначала обращается к Харке и внимательно прислушивается к его мнению. Ведь Харка — самый храбрый и ловкий мальчик рода. Он же, Харпстенна, всегда был у отца на втором месте, особенно после его болезни. Поэтому вопрос Маттотаупы удивил его, и он не знал, что ответить.

— Я имею в виду именно то, о чем ты подумал, — подбодрил его Маттотаупа.

Харпстенна все еще медлил.

— Сказать правду, отец? — произнес он наконец тихо.

— Дакота всегда говорит правду, ты ведь знаешь это, сын мой.

— Я скажу правду: изо всех лошадей я бы выбрал пегого мустанга моего брата Харки, Убившего Волка.

— Несмотря на то что он вчера пришел вторым?

— Именно поэтому, — уверенно ответил Харпстенна.

— Может, ты объяснишь мне это?

— Да, отец, я объясню. Пегий — хороший и опытный мустанг. Я его очень люблю.

Харпстенна подошел к Пегому и погладил его по морде. Мустанг, к удивлению Маттотаупы и Харки, наклонил голову, словно отвечая на его чувство.

— Харка — хороший наездник, — продолжал Харпстенна уже более уверенно, — но Пегий стал старым. А теперь он очень переживает из-за того, что вчера проиграл скачки. Харка ударил его хлыстом, хотя знал, что он бежит изо всех сил. Он вернулся в табун таким грустным!

Харка опустил глаза. Ему стало стыдно. Он понимал, что честолюбие заглушило в нем голос разума.

— Я долго утешал Пегого, и теперь он меня тоже любит, — продолжал Харпстенна. — Я хотел бы быть его хозяином. Зачем Харке мустанг, который уже не может побеждать?

Харка почувствовал, как кровь приливает к его щекам. Слова Харпстенны прозвучали так, словно он хотел сказать: «Зачем Харке брат, который уступает другим в силе и ловкости?»

— Нет! — сказал Харка, Убивший Волка, не дожидаясь, когда спросят его мнения. — Я не хочу, чтобы Харпстенна взял этого мустанга только потому, что он меня уже не устраивает. Отец, вели ему взять другую лошадь.

— Я дал слово, — ответил Маттотаупа. — Решать будет Харпстенна.

Харка отвернулся, стараясь побороть волнение.

— Я хочу Пегого, — повторил Харпстенна.

— Он твой.