Харка, сын вождя

Маттотаупа достал подаренное ему оружие, и Рыжий Джим обстоятельно, то и дело терпеливо повторяя сказанное, объяснил ему, как им пользоваться.

Харка был счастлив.

Подозрения Четана и Черной Кожи оказались напрасными. Огненная Вода Рыжеволосого не была отравленной. Рыжий Джим говорил правду. Эта вода помогала отличить слабых от сильных. Рыжий Джим, меткий стрелок, и Маттотаупа, великий охотник на медведей, принадлежали к числу сильных, которые сколько угодно могут пить мини-вакен и становятся от этого только сильнее.

А Старая Антилопа и другие воины осрамились, не выдержали испытания, и Харка от души посочувствовал Унчиде и Уиноне, которым завтра предстояло очищать вигвам от этой скверны.

Он встал, чувствуя себя свободным от всяких сомнений и тревог. Его непослушание, нарушение отцовского приказа уже не казалось ему таким дурным поступком, ведь благодаря этому поступку он добыл важные сведения, и теперь ему есть чем ответить на клевету Шонки. Он тайно стал свидетелем победы отца и убедился в искренности меткого стрелка Рыжего Джима. Вспомнив, как Старая Антилопа уселся в огонь, а потом вытирал свои испачканные блевотиной волосы о штаны воина, он опять невольно рассмеялся.

На небе еще мерцали звезды, ночной ветер реял над стойбищем, покачивал трофеи на шесте перед Священным Вигвамом, среди которых висел и мацавакен пауни. Харка смотрел на него без сожаления. У него теперь была настоящая винтовка. И утром он будет упражняться в стрельбе. Маттотаупа и Татанка-Йотанка еще увидят, как дакотский мальчик умеет не только стрелять из священного оружия, но и поражать цель.

Харка дошел до табуна, ласково похлопал Чалого по шее и не спеша вернулся в вигвам Четана. Харка был настолько спокоен и поступок его казался ему теперь настолько естественным, что ему и в голову не пришло так же скрытно проникать в вигвам, как он его покинул. Он прошел на свое место и закутался в шкуру, смертельно усталый, но с улыбкой на губах. Его досада на Четана и Черную Кожу улетучилась. Он с радостью представлял себе, как завтра на глазах товарищей будет вместе с отцом стрелять из мацавакена. А потом даст Четану и Черной Коже несколько раз выстрелить из винтовки. Им, конечно, будет стыдно за эти глупые подозрения, но он не станет их упрекать. А вот Шонке он мацавакен не даст — даже просто подержать в руках.

Наконец Харка крепко уснул. А проснувшись через несколько часов, не сразу открыл глаза. Медленно, деталь за деталью складывалась в его памяти картина вчерашнего дня: медвежья охота, мацавакен, Старая Антилопа, сидящий на углях очага, Рыжий Джим, предстоящий праздник… Потом Харка вдруг отчетливо почувствовал на себе чей-то острый взгляд и открыл глаза.

Над ним стоял Татанка-Йотанка.

Харка еще не успел прийти в себя, но он уже приучил свое тело мгновенно реагировать на любую неожиданность во время сна или пробуждения. Резко откинув шкуру, он вскочил на ноги и схватил в руки лежавшую рядом с ним винтовку.

Молча стоял он перед великим шаманом и вождем, твердо глядя ему в глаза и пытаясь прочесть в них его чувства и намерения. Но лицо Татанки-Йотанки было неподвижно и непроницаемо, как маска. Он тоже не произносил ни звука, а только смотрел на Харку — не по возрасту высокого мальчика, стройного, жилистого. В этом Харка мало чем отличался от своих сверстников. Особенными в его облике были глаза, рот, написанные на его лице бесстрашие, решительность и необычайно острый, проницательный ум.

Татанка-Йотанка слегка опустил веки. Он хотел проникнуть в душу мальчика, сам оставаясь недоступным для его пытливого взгляда. Но чем дольше длилось это молчание, тем понятнее становилось Харке намерение великого шамана, и он тоже закрылся, стал смотреть не в глаза шамана, а на его тонкие, сжатые губы, по которым он понял, что тот пришел вовсе не для того, чтобы сообщить ему некую радостную весть или оказать знаки уважения маленькому охотнику на медведей.

Татанка-Йотанка был в своем праздничном платье. Плечи и грудь его куртки были богато расшиты тонкими узорами. Индейцы использовали для этого иглы дикобраза, раскрашивая и нашивая их на одежду. Перекинутую через левое плечо кожаную накидку шамана украшали изображения его подвигов. На голове высилась корона из орлиных перьев, отделанная горностаем.

От долгого молчания нервы Харки напряглись, как тетива лука. Он уже понял, что в вигваме, кроме них двоих, никого нет: ни Четана, ни его матери и бабки, ни Черной Кожи, ни Уиноны. Одеяла женщин и детей были аккуратно сложены.

Когда же все покинули вигвам? Почему он ничего не заметил и даже не почувствовал? Неужели он так крепко и долго спал?

Что было нужно от него шаману? Чем дольше Татанка-Йотанка молчал, тем тревожней становилось у Харки на душе. Единственным, что придавало ему уверенность, были винтовка, которую он держал в руке, и несколько патронов, полученные от Рыжего Джима.