Хазарянка

Ясно, что среди аналогичных Веденею достойных обывателей того городища на высоком бреге Оки при впадении в нее Серебрянки, не являлось секретом: Глот, представлявшийся выходцем из южных пределов Земли вятичей, имея репутацию ярого ревнителя Стрибога, истово и неустанно клеймившего христианство ромейского склада, прельстившего своей нечестивостью и Владимира – великого князя Киевского, не токмо вельми небезвыгодно кредитует обращающихся к нему достойных граждан, а и приторговывает исподволь. Хотя немногие из них ведали о самом доходном сегменте его скрытной коммерции: нелегальном сбыте импортных (чаще арабских) афродизиаков для скорой сексуальной помощи, равно и продаже особо доверенным покупателям из числа преуспевающих аборигенов и состоятельных торговых гостей возбудители собственного, самородного приготовления из природных компонентов по рецептуре, ведомой ему одному.

А нечему удивляться! Глот (он же резидент Евсей для константинопольского Центра, он же помощник судового плотника Нектарий из Силлиона, он же скриб Хрисанф в Риме, он же мастер индивидуального пошива Харитон в Червене, он же урожденный Дорофей из Деметриады – града на побережье залива Пагаситикос у подножья горы Пелиос), пройдя двухгодичную спецподготовку в засекреченной лесной школе под кодовым нумером 102 – недалече от ромейской Никеи, был лучшим в своей группе по общей успеваемости, отличившись и на экзамене по практической фитотерапии.

По разумению добропорядочного Веденея – в прошлом серийного душегуба, ведь герои без скелетов в шкафу встречаются в реальной жизни гораздо реже, чем в художественной литературе и сказках, меняле было просто нечего предложить ему. А ведь пригласил! При том, что ему, осведомленному от доверенных лиц о тайном приработке Глота, были решительно незачем любые допинги, ведь имея насыщенное разбойное прошлое, он лишь недавно переступил порог тридесятилетия.

В качестве же заводчика гусей и уток для продажи на городищенском торге – в самом престижном первом ряду, он абсолютно не нуждался в покупном корме для них. Понеже оные одомашненные пернатые, чья печень уже тогда пользовалась повышенным спросом у особливо зажиточных потребителей, да и запеченные в яблоках сии почитались смаком, прекрасно обходились подножным. Утки отъедались, рассекая гладь ближнего пруда, а гуси интенсивно набирали вес на свежей траве; и пруд, и луг принадлежали их хозяину. Что до железа для личной кузни, его обеспечивали надежные поставщики, выплавлявшие из руды, добываемой на болотах.

«А боле и нечем ему соблазнить на покупки! Ведь и подков для моих лошадушек у мя вдосталь!» – мысленно усмехнулся Веденей, и одновременно ощутил: потеплело на сердце. Ибо наново возрадовался богатствам своим, обретенным усердными разбойными трудам.

«Повезло мне, что обильна Земля наша на чужое добро! Да и я был вельми хваток!» – умозаключил он, относясь к себе с неизменным позитивом, лишь крепчавшим с годами…

И верно! Было чем поживиться в Земле вятичей внутренним лиходеям, и было на что зариться (особливо, Киеву!) лиходеям-агрессорам извне. Ведь вятичи, вызывающие сегодня наибольший интерес у любителей древнерусской истории и корчевавшие пни на Боровицком холме задолго до боярина Кучки, являлись самым преуспевающим племенем из всех восточнославянских. Упомянем, что клады вятичей, выявленные археологами за последние полтора века, составляют почти половину всех кладов на славянских землях. Почти половину! С одной стороны – вятичи, с другой – шесть племен (поляне, древляне, кривичи, радимичи, северяне, дреговичи), с коими, совокупными, первые едва ли не вровень.

И размышляя о достоинствах своей Земли, равно и населявшего его племени, принадлежностью к коему искренне и патриотично гордился, достойный Веденей, урожденный шестым сыном, отчего и наречен был родителями Шестаком, неторопливо управлял конем, одновременно наслаждаясь солнышком, ведь днесь вернулась теплынь…

Спешившись у меняльной лавки, где был отравлен корыстолюбивый Елага-возница, понапрасну предавший своего благодетеля, и оглядываясь, куда бы приладить повод, Веденей узрел поодаль от логова Глота явно бывалую ворону, степенно вышагивающую, обходя обильные лужи свежего наполнения, в поисках, чем бы поживиться, и неспешно озираясь – не из вящей опаски, а по привычке с младых коготков. И задумался он, суеверный, к добру таковая встреча або ко злу.

А и вывел: «Незачем опасаться злого от менялы. Кто он, в сравнении со мной? Мелочь! Аще ж предложит дельное – и в половинную цену, тогда точно к добру!». И удовлетворившись сим выводом, определил коня у опорного столба – шагах в сорока, ежели брать одесную от входа. Однако продолжало терзать его любопытство!