Хазарский меч

– А те, северные, они и Улаву самому не в версту, – сказал Овчан. – Это ж те самые, что на сарацин ходили. Они на Итиле с арсиями бились – и то выжили! Потом буртасы их били всей ордой – не побили. Булгары били всем своим царством – не побили. А то мы…

– Когда только Улав успел их на подмогу позвать?

– Не иначе, это колдовство! – уверенно заявил Бойча. – Иначе никак! Откуда ж им было знать про нас?

– Лучше скажи, откуда им было знать, что Азар должен с тыла ударить? – спросил Ольрад.

– Откуда знали… – Ярдар пристально посмотрел на сестру. – Да мы вот подумали кое-что…

– Что? – спросил Хельв.

– Не Хастен ли выдал?

– Хастен! – ахнула Озора. – Ты что на моего мужа… в измене винишь? Это родного-то зятя?

Она в эти дни была такая же заплаканная, как те жены, чьи мужья не вернулись, но и раздраженная: было неизвестно, жив ли Хастен, и она не знала, не то причитать по нему и провожать душу, не то ждать мужа живого. От этой неизвестности она сама была как неупокоенная душа непогребенного тела – ни жена, ни вдова.

– Он ведь еще до той битвы в полон попал. Мы его выкупить хотели, посылали к Улаву, да ответа не дождались. Видно, не захотел Улав его менять, нужен ему Хастен зачем-нибудь был.

– Да может его и в живых уже не было! – воскликнула возмущенная Озора, и опять слезы потекли у нее из глаз. – А ты на него валишь…

– Может, не было. А может, был. Может, он тем свою жизнь и выкупил, что все Улаву поведал – как Азар с ним воевать думает.

– А иначе как? – поддержал его Завед. – Они, «во́роны» северные, потому и встали у смолян в тылу, что знали – там прикрывать надо, оттуда нападут. Да приготовились! Копья выставили! Стало быть, знали. А откуда могли знать? Если не в воде им бабушка увидала, стало быть, рассказал кто. А кроме Волкини нашего – некому было им рассказать.

– Да стыдно вам на брата своего напраслину такую возводить! – сквозь слезы не сдавалась Озора. – Он, верно, головушку свою сложил уже в поле чистом, а вы его изменником честите! И так он сиротами оставил малых детушек, лебедятушек, а вы их и чести отцовой лишить хотите! Стыдно тебе, брат ведь мне родной! Своих сестричей опозорить на весь свет хочешь! Хоть бы матери постыдился…

Но сочувствовали ей, судя по лицам, только женщины, а мужчины хмурились. Ужасный разгром нуждался в объяснении, и измена Хастена, которая погубила задуманную Азаром засаду, для этого хорошо подходила.

– Дак не сами ж «ворона» додумались засады ждать, – обронил Воегость, муж Осгерды.

Даже зять самого Хастена считал это объяснение самым правдоподобным.

– А нам-то здесь чего ждать? – спросила Дивея. – Что они теперь, русы эти? Не пойдут ли на нас сюда?

Гул в избе разом стих.

– Да нет, не пойдут, – Ярдар мотнул головой. – Мы от смолян далеко, где им сюда дойти? Вятичей оковских, может, пограбят, да и все.

– Здесь – земля хаканова, – добавил Воегость. – Сюда-то сунуться не посмеют. Это ж Азар один сгинул, а таких Азаров у хакана – десять тысяч.

– Только и нам данников новых не видать, – проворчал Хельв. – Даром только людей положили…

В избе раздалось всхлипывание женщин.

– Ох ты ж мое ладо милое, Гориславушко Селиславович! – запричитала Чернява. – Ой куда же ты, мое ясно солнышко, ты собралося да снарядилося? Да в какую ты в путь-дороженьку в непокатую да невозвратную…

– Тише! – прикрикнул Хельв, понимая, что сейчас завопят разом десять голосов. – Завели уже гудьбу! Будут поминки, там попричитаете.

– Дружину мы восстановим! – сказал Ярдар. – У нас свои отроки подросли, да и в волости наберем…

– В волость-то хоть кто воротится? – спросил Кремыка. – Или все кто ушли, те и полегли?

– Воротятся, – заверил Ярдар. – Сотни полторы живы были, да мы еще не всех видели… А я на другое лето сам к хакану в Итиль поеду! Сам ему расскажу, какая тут туча черная на наших рубежах собирается. Ведь Улав… Коли они такую силу показали, от них любой беды ждать можно. Пусть хакан понимает – здесь рубежи укреплять надо. Крепости строить – не чета нашему валу, который еще волоты шапками насыпали тыщу лет назад. Хорошую крепость строить – не как Саркел, так хоть как Крутояр. И людей больше. Пусть хакан сюда дружину конную присылает – как Азарова, только еще лучше. Не за себя же, за всю Хазарию здесь биться, может быть, выпадет.

Никто не отвечал, только женщины всхлипывали. Еще не опомнившись от свежего горя, не проводив погибших, тархановцы ощущали, вопреки своему желанию, что это, возможно, лишь только начало грозных событий, большой войны, которая продлится, может быть, много лет и непоправимо изменит облик того света белого, в котором они привыкли жить. В это не верилось – ведь привычный мир кажется незыблемым, как сыр-матер-дуб на острове Буяне. Но тревога не отпускала. И тревога за живых даже теснила отчасти скорбь по погибшим.

* * *