Хазарский пленник

Но тревожная ночь не завершилась. Не успел Владимир высказать казначею возмущения банными постройками, как во двор принесли мальца со связанными ручонками. Подросток, молчаливо озирающий телохранителей, казался волчонком. Зло проследил за Филином, бросившим на землю короткую сулицу, и прикусил губу.

— Вот, князь, ещё один убивец, — неловко улыбнулся Филин. — Тебя искал, клянётся, что сам пришёл, но думаю, были добрые учителя, славные советчики. Не знаю, куда его? Отпустить неразумно, казнить тоже...

— Отпороть, чтоб не смог сидеть, — фыркнул Горбань и вяло махнул рукой, мол, не столь важное дело, разберётесь. Поклонился и отошёл, сливаясь с тёмными тенями в глубине двора.

Владимир приподнял рубаху малого злоумышленника, показалось, что увидел кровь, но пойманный резко дёрнулся, сверкнул глазёнками и прошипел:

— Казни, да не насмехайся. Всё одно наша правда. Не твоя. За то и ответишь!

— Правда? — удивился князь. И, отступив, решил: — А давайте-ка его в дом. Там поговорю с наёмником. Скажешь, кто послал, нет?

— Скажу, — презрительно скривился малец. — Ты кузнеца убил. То мой учитель, из ромеев. Жаль, не взял меня, сам пошёл. Иначе быть бы тебе, князь, в аду, там твоё место. А не в Киеве!

— Кузнец ромейский — твой учитель? — нахмурился Владимир. — Ну, ступай в горницу, расскажешь свою правду. А.то учитель не успел. Он больше норовил молча. Ядом оцарапать или подковой ударить, чтоб никто не смекнул. Подлое дело привычней.

Мальчишка шагал к светлому дому и возмущённо бормотал:

— Снова брешете. Мой учитель за правду стоял. А вы о подлостях толкуете!

Глава одиннадцатая ПОСЛЕДНИЙ ГОЛУБЬ

Всё это предрассудки. Да, да, глупость и суеверия.

Цимисхий со злостью поглядел на мутное стекло: который день идёт дождь, всё серо, и настроение так же угрюмо. Зима, сковавшая воинов, многим кажется желанной передышкой, но не ему. Скорей бы закончилась распутица и наступило благодатное лето. Скорей бы миновала странная слабость, напомнившая о жене, колдунье Анастасии. Нет, она не могла дотянуться до дворца. Не могла. А всякие глупые приметы и деревенские обычаи страшны лишь безусому юнцу. Нет, действительно, как может быть правдой подобное поверье? «Кто, не разбирая постов, ест скоромное, у того будет рябая невеста».

Чушь. Как ограничение в пище может отразиться на твоём предпочтении в любви? Отчего невеста должна оказаться рябой? Или ты не видел её кожи ранее? Ослеп с голоду, что ли?

«Порожней колыбели не качать, дитя жить не будет». А отчего? Отчего дитя не будет жить, если его колыбель когда-то качал глупый человек, не ведающий примет? Мудрецы наворотят непонятного, наплетут о душе, о связях мира незримого с нашим, суетным. Но никто не знает этой связи. Никто. Они сами блуждают в потёмках, и народ тянется вслед за знахарями и ведунами, пытается угадать, уловить связь между глупейшими событиями.

«Говорят, что если лекарство положить на стол, оно теряет силу.

Прикосновение к волосам в 17-й и 29-й дни луны охраняет их от выпадения и от головной боли.

Деревенский обычай запрещает женщинам во время прогулок по дорогам крутить веретено и даже нести его незавёрнутым, так как это препятствует осуществлению всяких надежд, и особенно на урожай».

Веретено и урожай? Как могут быть связаны куски дерева с колосящейся нивой? Сколько труда и пота проливает крестьянин, орудуя сохой, и всё пропадёт, едва колдунья принесёт веретено?

Глупость. Что за странные выдумки?

А не странны ли наши верования? Кто-то сказал, что жил проповедник и называл себя сыном бога, смущая народ и упрекая священников в лицемерии. Его настигли слуги священников, побили, распяли, и вот мы веруем, что стали бессмертны. Отчего? Какая связь между наказанием пророка и нашим будущим? Как может человек, пусть чистый помыслами, дать жизнь вечную всем — даже тем, кто ещё не родился?

Вера строится на желании, никакой логики нет, есть абсурдность, но мы верим, ибо так нам хочется. И точно так же я пытаюсь списать на несчастную Анастасию свою хворобу, вспоминаю голубей. При чём тут голуби?

Цимисхий поднялся, шумно рыгнул и поморщился. Даже свежая пища приводит к болям в желудке, живот пучит, и он вынужден избегать друзей, валяться как прокажённый в комнате, таращиться в серое окно, выдумывая причины болезни. А есть ли они? Старость? Вроде рано. В его годы наливаются силой, полнеют, приобретая величавую осанку, а он? Похудел, пролежал более месяца в затхлом помещении, десятки раз промывал кишки и всё никак не вернёт живительной энергии.

Дела. Он забросил дела. Грядущие войны и восстания кажутся совершенно несерьёзными, поскольку сегодня допекает боль в желудке. Она — центр жизни, скорбной, мучительной, лишённой радости, но всё же именно она!

Делами занимается Василий, порфиророжденный. Он император, и его право власти никто не отнимет, стоит Цимисхию сойти в мир теней, и братья — Василий и Константин — снова воспрянут. Василевсы натворят!

А с чего это он должен сойти в мир мёртвых? Что за глупые страхи? Да ещё накануне свары.