Хазарский пленник

Яма неприглядна, убирается мужиками, но те не особо усердствуют, поэтому припасённое спокойно лежит в уголке, прикрытое от любопытных глаз прислуги. Хорошо хоть нет собак, можно не опасаться, что расковыряют, опрокинут отвар аконита[23].

Фляга мелкая, такую не трудно прикрыть передником и пронести на кухню, а там... она сумеет вылить настой в питьё, сумеет, рука не дрогнет. Пусть едят её стряпню, хвалят подливу, пусть запивают... настойкой. Угадать бы, кто выпьет первый. Самое важное поднести князю. Именно ему, врагу рода. Врагу иудеев и хазар.

Как он посмел выгонять людей из домов? Лишать крова. Отчего занёс всех в злодеи? Всех сразу, и детей, и стариков. Ему чужда вера в Иегову? Верно, верно, всё из-за веры, князь даже христианства не принял, откуда же ему знать о мудрости бога Авраама, Исаака и Иакова? Откуда ему знать, каково это — хранить веру, ограничивать себя в пище, соблюдать правила, отрекаться от разгульной жизни весёлого Киева.

Выгнать всех туда, откуда явились! Язык не повернётся повторить подлую ложь. Явились... они не явились! Они давно живут здесь. Она родилась в местечке близ Киева. И никогда не была в Хазарии, а её выгоняют! Её родным языком стал русский. Но что из того? Её выбрасывают вместе с родными, вместе с братиками, а старшему нет и пяти лет. Чем виновны малыши? Они тоже враги? А может, всё проще? Он — князь Владимир — и есть враг, один враг для всех. Ведь сами киевляне не больно любят правителя. Называют братоубийцей. Да он такой и есть...

Хлопнула дверь, и стряпуха, занятая квасом и сладкими наливками, медами, вышла из кухни. Над котлом и горшками кружатся мухи. Развешанные по стенам ветки полыни не спасают.

Она глянула на руки. Смалец расплылся и обильно блестел на коже, но вытирать пальцы нельзя. Нужно бежать за настойкой. Другого случая может не представиться. Самое время. Все заняты... а мёд да квас удобны. Пьются залпом.

Выгребная яма полна очистков, припорошена мукой, вчера кто-то ненароком прорвал угол мешка, и мука просыпалась на пол, пришлось сметать, а мука чистая, мелкого помола, так и просится в руки. Увы. Пропадёт.

Да ей-то что? О чём она думает? О муке?

Вернулась в горячо натопленное помещение, проходя мимо стола с напитками, прихватила глиняный четвертак, зачерпнула квасу, выпила и громко похвалила. Оглядела женщин. Никто не придал значения её словам. Молча трудятся. Тоже стараются угодить изуверу.

Снова прихватила кружку, поднесла к своему столу и решительно наполнила настойкой. Флягу тут же прибрала прочь, а напиток мимоходом плеснула в горшок. И ждала, пока горшок с квасом появится на столе, перед ним, врагом несчастных и гонимых! Перед князем-братоубийцей! Ему по заслугам!

А она сбежит. Купец обещал прикрыть кожами, вывезти за город, а позднее прислать дядюшку. Вытерпеть день под слоем солёной слизкой кожи нелегко, но она справится. Она всё выдержит. Потому что страдает за свой народ! За свой обездоленный народ! Она выдержит... лишь бы он выпил!

Крутобор не успел к ужину, но ждать до утра не смог. Постучался к Ольге в дом, едва не за полночь. Двери открыли, поглядели осуждающе, а он возьми и брякни:

— Я свататься пришёл.

Переступил порог, а Ольга тут как тут, стоит у стола, усмехается. Руки в тревоге сплетают косу, поправляя распущенные на ночь волосы.

— Да разве ж так сватают? — возмутилась мать. Однако отступила, пропуская гостя в горницу, кивнула: — Садись, герой! Есть-то будешь? Раздевайся, промок совсем.

Вскоре они остались одни.

— Ты кого пришлёшь? — спросила Ольга, подавая на стол горшок гречневой каши, что ещё не успела остыть, да прожаренные свиные шкварки с луком. И пояснила: — Князя не проси! Матушка не отдаст!

— Князя? — удивился Крутко. — До сватанья ли князю?

Он поспешно рассказал девушке о похищении Рахили, о вечернем суде и предстоящих карах. Маленькая свеча быстро догорала, проливая на столешницу вощёную лужицу, склоняя фитиль на одну сторону, как подсолнух, повернувший головку вслед солнцу.

— Так пойдёшь за меня? — спросил Крутко девушку, понимая, что говорит лишнее.

— До утра подумаю, — ответила та с улыбкой и протянула чашу с домашним квасом. В каждой семье квас готовят особо, гордясь собственными рецептами. Не дивно, что иной квас вкусней вина.

— Думай, Ольга, думай. — Гость кивнул и неторопливо принялся рассказывать про поход, про земли дунайские, про городки и посёлки болгар. Признался, что часто вспоминал Ольгу, хотя меж ними и не было ничего. — Я уже не так молод, повидал всякого. Думаю, пора жить как всё, чтоб жена ждала, чтоб дите бегало по двору да таскало за хвост пыльного полкана. Кажется, коль до сей поры не погиб, знать, так угодно богам. Уже не гридень, не простой дружинник, по глупости не спешу голову подставлять, верно?

Крутко поднялся. Прихватил плащ, памятный плащ катафракта, добытый в бою под Переяславцем, и отступил к дверям.