Далее. О нашей вере. Вот Савелий спросил, чего мы хотим, правды или удобства, мягкой лжи или жестокой истины. А я скажу иначе. Приходили ведь к нам и звали, кроме мусульман были просители из евреев. Я ответил им: где ваша земля? Захвачена чужаками? Как заботится ваш бог об избранных? Так куда зовёте? Или хотите, чтобы мы также остались без своего угла, без земли предков? А теперь вы просите принять христианство. Мусульманство не по нам, ибо не хотим терять свинину и хмель, а вот христианство, отнимающее память о предках и славу рода, — примем? Честь ценим ниже куска мяса? Так?
Голос Владимира обрёл гневные нотки, и собравшиеся не выдерживали его взгляда, опускали очи, когда он глядел на них.
— Нет. Не примем, покуда я в силах. Спасём своего бога. Нам надобно собрать Русь великую, как было когда-то. А не гоняться за чужой славой, придуманной для простодушных. Если бог един, то ему важно, чтобы народы жили не притесняя соседа, не грабежом и насилием, а правдой.
Савелий кивнул, принимая сказанное собратом, и сел рядом с ним.
Спор ещё не завершился, но более никто не призывал к Христу. Понимали, решено.
Высказал византиец упрёк Владимиру, вспомнил старое. Мол, вера вопрос долгий, с ней спешить не стоит, а как быть с принцессой? Всем известно, что Владимир сватал дочь князя полоцкого Рогнеду. Неужто Анна для князя киевского ценна менее полоцкой упрямицы? Это оскорбительно даже помыслить. Либо же Полоцк важнее Византии?
— Оскорбительно? — Владимир в показном удивлении выгнул брови. — А доверять войска Ярополку, чтоб взять стол киевский, не оскорбительно? Это вас не унижало? Взять в жёны принцессу и ладить миром с империей я готов. Но не надо меня учить вере. Скажу более... если узнаю, что ваши проповедники склоняют народ к измене, мутят воду, — изгоню пастырей. Не пощажу старцев, не погляжу на седины.
Посланцы византийские удалились хмурые, гадая: не Калокир ли устроил западню, не он ли настроил Владимира против земляков, оберегая право оставаться полномочным послом. Единственным послом Константинополя. Слишком неуступчив молодой князь, ждали найти простодушного юнца, помня Ярополка, а столкнулись с молодым волком, опасным более старого, ибо не ведает ещё страха. Жизнью не бит.
А Владимир, когда гости разошлись, открыл Савелию свою беду, рассказал о Рахили. Если верить Чемаку, жена и сын живы. Надо выручать. Только как? К дальнему посёлку не прилетишь на крыльях, не опустишься соколом, внезапно и стремительно. А углядят погоню, убьют всех, заметут следы, что им жизнь ребёнка, всё одно кара за преступление известна, головы не сносить.
— Думаю выступить на вятичей с малой дружиной. Тайно. А в походе отлучусь на два-три дня, прихватив десяток воинов. Найду посёлок и верну Рахью.
Савелий ещё не остыл после спора с купцами, поэтому отвечал неуверенно, примеряясь на ходу:
— Сейчас уйти из Киева? После вражды с Горбанем, после сумятицы? Город неспокоен. Болтали: Ярополк жив. Скрывается. А теперь ты отказал купцам. Что им наши надежды на великую Русь? Они теряют своё, зримое золото Византии. Не знаю, мудро ли это. А как слова Чемака ложь? Подумай.
Владимир обещал подумать, но предупредил, что его планы — тайна. Никто знать о его цели не должен.
— Оставлю Куцая в городе, Августа. Ты тоже не простачок. Неужто не проживёте месяц-другой? Сила в ваших руках. Рать здесь же. Пусть отдохнут после булгарского похода. Мне хватит тысячи, вступать в ратоборство с вятичами не намерен. Попробую уговорить князя... если согласится встретиться.
Владимир устало вздохнул и вдруг с несвойственной ему теплотой обнял калеку за плечи. Сказал тихо, почти шёпотом:
— А ведь нас теперь только двое, Савушка. Все полегли. Верно? Скажи, за что? Чего завоевали? Обидно, брат. Потому жизнь свою уже не ценю как святыню. Мало что удаётся. Может, и правду говорят, всё в руках бога. Он поворачивает как вздумается. Вот ты рассказывал о предках, мол, всё наше было, это о чём? Германцы, латины, разве они живут не на своих землях?
Савелий тоже грустно вздохнул и ответил:
— Видишь, брат, как заедает маета? Ты всегда занят, всегда в хлопотах. И не находишь времени зайти, поглядеть на мои сокровища. Эти евангелия что, так, безделица. Ты бы прочёл мои камни, руны на зеркалах, на иконах. Вот где скрыта правда о наших предках. Читаю, и дух замирает... Ты сказал, не учите меня вере. А знаешь, что на языке римлян значит склав или севр? Это раб и слуга. Славяне — вот кто стал для римлян рабами да слугами. Славяне. И славяне же были учителями их детей, наставляли грамоте, письму, обычаям да суевериям. Оттого у наших народов много общего. Найди время, зайди, почитай, не пожалеешь. А хочешь, поехали со мной. Жаль, не все камни в городе, но руны я срисовал. Клянусь, ничего не придумывал. Порой сам удивляюсь.
Савелий торопливо достал из одежды тонкую полосу бумаги и, подмигнув Владимиру, прочёл, стараясь произносить слова на старый лад: