Хазарский пленник

— Слушай, брат соратник, и запоминай. — Владимир говорил негромко, стараясь не привлекать внимания воинов. — Ночью я скроюсь с пятёркой дружинников. Возьму Тимку да ещё четверых.

Владимир часто называл мальца именем друга, погибшего в давние дни, уже привык и, называя Тёмного Тимкой, не испытывал скорби о погибшем. Время идёт, и раны в душе зарастают, остаются лишь шрамы. Вот и сейчас он сидит на спине молодого жеребца, приплод от чистокровных скакунов холят и лелеют ради будущей дружины, ведь без коней не создать войска. Но кто помнит о краже коней и гибели Тимки? Только он один.

— Так вот... надо проведать одно селение. Тут недалеко. На следующую ночь нагоним вас. А верней — на другую. Если что сложится не так, пришлю гонца. Главное, никому ни слова! Ты это хорошо запомни. Князь прихворал, спит. Не велел будить. Отговориться сумеешь. Ну а коль что встретится, думай сам, решай. На то ты и воевода. Не первый день в седле.

Тысячник не спорил. Спросил одно, другое и притих. Может, и рад, что ему доверили дружину. Не каждому доверяют. А скорее не придал значения отлучке князя. День да ночь, что за беда? Скоро правитель воротится. Страшней предстоящая встреча с вятичами. Там малой дружины едва ли достанет. Но что уж гадать, на то есть князь. Ему ведомо, где пахнет миром, а где не миновать схватки.

Утром умывались у реки. Камни скользки, течение порывисто, но вода чудно чиста. Близёхонько лес, а на высоком берегу, в отдалении, то самое поселение. Сонное, неподвижное, утонувшее в тумане. Владимир в который раз поморщился, вода ломила зубы, и не так, как обычно, а прихватывала недоброй болью, суля хворобу. Пора заглянуть к ведуну за травами. Вона как подкрадывается старость. Ещё не нажил детей, а уж мается зубами. Скверно.

С мыслей о сыне, коего родила Рахья, перекинулся на мальца, зябко подрагивающего у воды. Узнавал в нём себя. Не так давно и он был таким же, сладко спал по утрам, не добудишься, дрожал от прохладной ключевой купели, мечтал о славе. Чем малец Тимка не сын? На днях вступился за него, накричал на дружинника. Сорвался. Владимир покрутил головой, отгоняя воспоминания.

В малой дружине собрал крепких воинов, тех, кого помнил по Царьграду, тех, кто не сплоховал в походе. Среди них и Сергий. Мощный, как бычок, на загривке складка, словно поверх сочного мяса наслоился избыточный жирок, но ему не мешает, мечом орудует проворно, вынослив, а главное, спокоен и крепок. Бегать не горазд, наметилось брюшко, но на что кони? Всегда глядит с прищуром, всегда готов рассмеяться, обернув сказанное в шутку, и это нравится дружинникам. Ведь в тесном сообществе любо жить весело, а не воздыхать о тяжком. Одно худо, часто его прибаутки да насмешки бьют слабых, выискивают неопытных да неумелых. Сергий для молодых вроде старшего брата, тянутся к нему, трутся рядом, когда он точит нож, доводя любимую игрушку до невероятной остроты. Швырять нож мастак. С десяти шагов вершника снимет, вгонит под бронь, уловив малую щель.

Но шутки бывают разные. В мужском сообществе часто матерно суесловят, подначивают друг друга, но есть грань, при которой шутка становится не просто отдушиной, а бичом злым. Шутки Сергия — бич. Малец долго хворал, диво что выжил, оттого и не слишком проворен, но зачем же его шпынять изо дня в день!

— Кривым хреном тебя мастерили, Тема! — усмехается Сергий, привлекая внимание ближних к мальцу, что возится с уздой, долго забрасывая её на шею. Его локоть ещё не поднимается выше плеча, да кто знает, поднимется ли со временем, хорошо хоть так срослось. И ловко, картинно вершит дело, помогая да приговаривая: — Учись хоть лошадь уздать! Бабы тебя не скоро допустят! Коли так будешь обхаживать, порты смочишь, а в щель так и не воткнёшь! Верно, братцы? Наше дело скорое, шею прихвати и загоняй! Красного бычка... в тёмную клеть!

Следом гогот. Парням каждое упоминание бабы потеха. Потому что воину женщина — как награда. Кто не жаждет владеть красавицей, кто не грезит о соромных ласках? Но шутки и укоры Сергия подхватывают другие, стремясь выказать и своё удальство, чем доводят Севку до пунцовых щёк, того и гляди заплачет. Но зубоскалам то не приметно. Так безрассудно и затюкают слабого, превратят его в изгоя, по молодости не разумея, что крайний всегда найдётся. Убери сего, кто станет мишенью для жёстких оплеух? Не ты ли? В любом строю есть последний, но разве он не таков же, как и ты? Дурной обычай возвышаться над другими князю не нравился. Особо когда слабого мазали грязью потехи ради.

— Мне б таких кривых ещё пяток! — громко и зло сказал тогда князь, стараясь не глядеть на Сергия, чтоб не оскорбить насмерть, хотя и без того ясно, кому сказано. — Русь поднял бы выше Византии! А с вами, смешливые, Киев едва держим! Подолы задирать мы горазды! А вот грызть ворога, как сей малец грыз, не каждый сумеет!

И ещё тогда подумалось Владимиру, что новая дружина ему не верна. Им Сергий ближе. Его похвала им наградой. От князя же ждут благ, милости, золота — всего, что ищут удальцы с оружием. Нет, не брат он дружине, не брат.