Хазарский пленник

Во дворе беспечно залаял пёс. Острог для псов удобен. Всегда накормят. Выбирают чутких, тех и оставляют навсегда. По голосу слышно, лающий молод, игрив. Верно, и Август пытается найти отдушину, хоть какую-то радость в новом деле. Остался один. Как и Владимир.

Князь тоже страдает в одиночестве. С Рогнедой так и не поладил. Чужая она. Злая. Лишилась власти, смерть отца простить не может. А ему и дела нет. Своих забот достаточно, вымаливать прощение не намерен. Шептали слуги, беременна. Значит, всё само по себе разрешится. Пусть попробует, каково это быть прислугой, рожать не законного наследника, а холопа. Он на всю жизнь запомнил её упрёки. Теперь отдаст долг. Сына потом признает, выделит стол. Хотя как заглянешь в будущее? Может, правду сказал Канадак, от таких жён сыновья не опора, а сущая погибель? Утешает одно, есть у него Савелий, есть Тёмный, есть надежда, что сделанное подхватят, примут и другие. Свёл их. Тёмного посадил за премудрости письма, пусть Савелий учит рунам.

Задумался. Да пропустил, о чём толкует Чемак? Оказывается, правду говорить тоже страшно. Видно, он пугало не хуже палача, даже с вестью, сулящей спасение. Чемак мнил себя умником, а оказался в остроге. Если проведёт к хутору, можно и отпустить. Зачем лишние казни? Казнят сами хазаре. Не простят.

Да уж, где слабым мира сего разобраться в политике? В кознях и страстях борьбы за власть. Приспешники клялись служить верой и правдой, а во что обратилась их служба? Горбань выжег полгорода, все стали крамольниками, попали в недруги. А теперь, когда Горбань в остроге, да и другие дознаватели-доносчики пострадали, князя боятся как огня. Ненавидят и боятся. Он пугало.

Только как ни крути, ехать доведётся самому. Рахиль могла скрываться, покалечив лицо, могла бояться его мести! Ведала, что тайное станет явным. Ведь не случайно Рахиль встретилась ему в Атиле, и в дом свой привела не просто так, и всё остальное, что сложилось меж ними, также не само по себе устроилось. Знала Рахиль, для чего манят юного киевлянина мудрые хазаре, знала. Теперь боится. Всех боится. И хазар, и князя. Значит, нужно ехать. Только втайне. Много врагов рядом, даже те, кто его звал к престолу, теперь смотрят косо. Постарался Горбань, поклон ему низкий. Долго ещё будут помнить ретивых соратничков. Ну, да делать нечего. Выступим к вятичам, о том давно говорится, пора решать с данью. В походе пятеро всадников легко затеряются. Два-три дня не великий срок. Мало ли кто отправился к лесному посёлку да зачем. Если сделать тихо, то и не заметят. Телохранители будут верно сторожить крытый возок, конь князя будет бежать на привязи, всё как всегда. Так спокойней. Да, так и поступлю, решил Владимир, глядя в бегающие глаза Чемака. Хотелось верить, что тот принёс добрую весть. Злых более не ждал, много выпало злых. Пора им поискать другие дома. Слишком тесно здесь сёстрам, и все с траурными украшениями.

Вышли малой дружиной. Киев ещё не успокоился, гомонил о событиях недалёкого прошлого. Опасно оставлять город без крепких полков. Тысячи, потрепавшие Византию, пока не рвались в поход, и Владимир хорошо понимал воинов. Пусть отдохнут. Время мира краткосрочно. Глядишь, ляжет снег, а там и лютые холода. Не лучшее время для походов. День за днём, полгода жизни минует, а для воина каждый год — дар! А ему много не потребуется. Сотня, другая — не более. Позднее свершит круг, снимет дань с земли, но всё это не главное. Главное скрыто от рати, главное не доверял теперь никому.

Четыре дня миновало незаметно. Ехали медленно, щадили коней. Но и такой поход несколько оживил князя, взбодрил кровь, что уж говорить про Тёмного, освобождённого от зауми букв и слов. Был мальцом, был гриднем. Теперь воин. Соратник. Он и есть тот битый, за которого двух небитых дают. Князь и десятка не пожалеет. Потому что верит Тёмному. А кому ещё он может верить?

В Киеве остался Куцай, хромой, однорукий и злой, многое постигший на собственной шкуре, он теперь тысяцкий. Вся рать Киева при нем.

Тайное доверил Августу. Не нашёл другого, хотя телохранитель Глеба к власти не рвался и принял канцелярию неохотно, но кому-то же надо вершить и тайное, без лазутчиков нет верных вестей, а слепой не много совершит.

У костра сидели на попонах. Земля ещё не прогрелась как следует. Сытный стол скорее согреет тело, чем закатное солнце. Лучи, тающие в застывших облаках, ласкают взор, бросая вызов недолговечности человека. Ведь не так давно князь любовался рассветами и закатами среди верных друзей, а нынче — где они? Облака рассеет ветер, грозы пройдут над землёй, и снова будут багряно пылать кромки небесных странниц, привлекая взгляды людей. Но все ли доживут до следующей весны? Другие глаза станут упиваться красотами природы. Она-то вечна, неизменна, а люди ветхи. Кто покроется шелушащейся кожей, гречкой старческих пятен, оскудеет умом, согнётся под тяжестью годов, а кто сгинет. «Наверное, я стар душой, — подумал Владимир, — коль яркая красота приводит к унылым мыслям».