Хазарский пленник

Место для ночлега отвели путникам в дальней половине, где зимой спасали молодняк, овец да телят, не успевших подрасти. На свежем сене спать сладко, оконце распахнуто, но всё равно здесь тепло и покойно, а вздохи лошадей за окном, ворчанье пса лишь усиливают ощущение безмятежности и размеренности бытия.

Тёмный не мог заснуть сразу и ещё шептал некоторое время, тревожа князя бесхитростными вопросами:

— Владимир? А как же всем дать одного бога? Отрекаться от веры?

Владимир вздохнул и ответил тихонько:

— Кто видел бога, а? Ты видел? Или патриарх видел? Нет... Бог — наша совесть, наше добро и зло, и надобно, чтоб народ одно звал белым, другое чёрным. Если всяк на свой лад толкует справедливость, не будет справедливости.

— А ты видел? Князь? — спросил малец. И уточнил: — Бога видел? Он есть?

— Бога, Тимка, не глазами видят. А сердцем. Не умом, а чувством. Скоро поймёшь, он всюду и нигде. Кто его руку почувствовал, живёт вольней, ничего не боится, потому что знает путь правды. Ох, путано говорю, рано тебе про бога думать. Спи лучше. Скоро сам узнаешь, что и откуда.

На рассвете, когда лес ещё скрывался в сизом тумане, путники, наспех собравшись, отправились. Хозяин распахнул ворота и сказал, прощаясь:

— Ну, дай бог и вам силы и совести. Бог всё видит, пусть воздаст вам добром.

Вечером в ворота снова стучали странники, но хозяин не пустил, сославшись на болезни. Слишком много гостей пожаловало, всех не разместить. Воины, а все десять всадников с запасными лошадьми — опытные ратники, что глаз хуторянина уловил без труда, расспрашивали о путнике с мальцом, допытываясь, когда те были в деревне, куда направились, что сказывали? И хотя старший сулил хозяину серебра, мужик отказался, невпопад повторяя:

— Кто знает, люди добрые? Ходят многие, разве упомнишь!

— Ты, милай, лучше всё ж вспомни! — Старшой весьма значительно похлопал гибким кнутовищем по сапогу, сбивая серую пыль. — Соседи говорят, к тебе стучались. Вчера!

— Соседи? — удивился мужик, чуть более нужного распахнув калитку, так чтоб проезжим упала в глаз шиповатая дубина, на которую он опирался. — Может, и стучались! Как вы теперь! Что из того? У нас здесь воля! А серебро спрячь, спрячь от греха. Узнают лихие люди, и сабелька не спасёт. Тут все охотники, куницу в глаз бьём! Да-а...

— Вона как?! — ухмыльнулся старшой и отвернулся. Вскочил в седло и отъехал от ворот несговорчивого упрямца, не прощаясь. — Где ночевали, не так важно, важно, что были здесь. Значит, нагоним.

Сказано как отрезано, но спутникам невдомёк, что твёрдой веры у старшого давно нет. Всё лишь показное, для пущей важности, а ведь дело оказалось совсем не простым. Хотя выбирать Горбаню не из чего, кто на его месте откажется? Кто не сменяет тюремный закуток на доброго коня? Разве он не мечтал о мести? Не кричал, захлёбываясь восторгом, в ночь освобождения?

Калокир, прикрывающий лицо на восточный манер, чтоб не разглядели, сам не промах. Как малыша неразумного, спеленал начальника стражи. Словами! Отвёл глаза! Без угроз, без клинка и крови. Вытащил Горбаня и, как знатного господина, в окружении наёмников, вывез из Киева. Чем не подарок удачи? Чем не чудо? А золото? Разве не звенит в кошеле у вчерашнего пленника золото? Да что золото? Вся Русь ему отдана! Вся — от моря Ладожского до греческих колоний на Чёрном море. Ярополк пугало, икона церковная, его только на праздники к народу выведут, а владеть всем он станет, Горбань. Больше некому. Сперва голова кружилась от невиданного успеха. Всё мнилось ясным.

А что там сложного? Князя увлекли в ловушку. Сам Горбань увлёк. Чемак мразь, куда ему противиться. Что велели, то и сбрехал. Жить хотел и своё выполнил. Жаль, не удалось Владимира взять сразу. Чует опасность как волк. Сперва один вышел, вишь ты — рохля, поверил, что жена жива, кинулся за хазаркой, бери голыми руками. Умён умён, да дурак! Оставалось лишь путно устроить загон! Как лося в лесу тревожить, гнать, наседая на пятки, не давая ни мгновения роздыху, потому что в тяжкие часы всяк глупеет. И побежит, теряя силы, роняя пену с губ, пока не упадёт замертво. Так мнилось.

Но простота обернулась бедами. Следы в чаще не каждый сыщет, а кто найдёт, не взлетит птицей, чтоб нагнать беглеца в лесных буреломах. Нет. Откуда у грешных крылья? Всё даётся трудом, потом и кровью. Лошади ломают ноги, люди пухнут от гнуса, тонут в речушках, срываются со скользких тропинок да на скалы же падают. Что обещанное золото? Зачем оно мертвецу? Вскоре из трёх десятков наёмников осталось два. Часть отвернула, откололась по чужим следам, нагоняя дружинников Владимира, да так и пропала. Кто знает, где? Без местных проводников в трёх соснах заблукаешь! А оставшиеся таяли, как жир в казане, кто не осилил дороги, кто сбежал, кто лежит в горячке, приходилось платить таким вот хуторянам, охотникам, умоляя принять хворых. Выходят, нет, как угадаешь, но с собой не увезёшь.

Теперь Горбань знал, Владимир близко. Они на верном пути. Лес редок, близко полоса раздольной степи. Но радости нет.