Хазарский пленник

— Слушай меня, Ярко! — Женщина уже наклонилась над его лицом, и только тогда гость понял, что лежит как жук, опрокинувшись навзничь, забыв о приличиях. — Слушай меня, мой будущий повелитель!

Голова тяжелеет, и слова теряют смысл. В них нет нужды. Всё свершается само по себе. Одежда срывается с тела. Жар окутывает члены. Свет и запах оливкового масла скользит по коже вместе с лёгкими пальцами Анастасии. Она смазывает его? Зачем? Почему он лежит нагой на белом полотне? Почему на бёдрах чёрная повязка?

Вот голуби бьются в руках Анастасии. Прилетели сами. Кружат, садятся на руки. Хлопают крыльями.

Кровь. Слова заклинания. Всё спуталось, и казалось, что уже не явь, а сон овладел им. Кровь голубя капает на живот, и тело принимает её как жар, как воск со свечи, вздрагивая от мгновенного ожога и поддаваясь теплу. Слова чужой речи не пугают уже, а ласкают, и даже нож в руке августы не страшен.

«Я та, кто вместе с тобой перевернул всю вселенную и нашёл великого Осириса. Я та, кто с тобой сражался с богами. Я, запершая двойные скрижали неба, укротившая змея, усмирившая море, потоки, истоки рек, до тех пор, пока ты не стал господствовать над миром. Воскреси, молю, друга и недруга, брось меня на земле и на небесной сфере, лишь одному тебе стану служить, владыка богов аемина ебарот ерре торабе анимеа.

Дай мне силу, молю, и дай мне ту милость, чтобы всякий раз, как кто-нибудь вздумает меня осквернить, мне удалось избежать осквернения, наине басанаптату еапту мэнофаесмэ папту мэноф ат тауи мэних хархара, пткмау, лалапса, трауи трауепс мамо фортуха».

Слова неясны, но прикосновения горячего взбудоражили члены, и чёрная повязка вздулась на бёдрах, приводя Ярополка в неистовство. Он никогда не испытывал такого вожделения и никогда не видел себя со стороны, как нынче.

И став властным зверем, распиная на плащанице жрицу ночных заклинаний, Анастасию — жену Иоанна, смотрел на всё чужими глазами, не веря в реальность творимого, не веря в свой рык и частое дыхание загнанного животного, и, даже обливая семенем тело жрицы, он не мог насытиться и не отпускал её, повторяя слова, значения которых так и не понял:

— Еаине басанаптату еапту мэнофаесмэ папту мэноф ат тауи мэних хархара...

Сейчас ему не страшен никто, даже император, он готов сразить любого, кто станет между ним и августой, между послушником и прорицательницей.

Не прошло и недели, как язычник Ярополк крестился и был наречён именем Георгий. Сам патриарх поздравил его с обретением бессмертия и долго толковал о необходимости веры. Вера — вот фундамент величия и истинной мудрости.

Ярополк кивал и вежливо слушал, искоса поглядывая на телохранителя Анастасии, стоявшего у крытого навеса с лошадьми. Боялся, что молчун Дуко не дождётся. А без него во дворец не попасть. Редкие свидания стали необходимы юному князю, он и сам не понимал, откуда эта нестерпимая жажда — видеть глаза Анастасии, слышать шёпот и редкие возгласы страсти, а порой и колдовские имена, связанные в монотонное заклятие.

Что ему за дело до голубей? До голубей Анастасии? До каких-то египетских имён забытого бога?

Но стоило услышать в разноголосице толпы звуки, сходные с египетским заклинанием, как он вспоминал Анастасию.

— Верь мне! Ты станешь — царём царей. Верь мне! И ты возвеличишься...

И он поверил. Как не верить? Ведь умер Святослав, непобедимый воин, которого боялся император Цимисхий. Смельчак Цимисхий вызывал Святослава на поединок перед битвой, но киевский князь лишь посмеялся над противником, ответив — есть много способов покончить с жизнью, выбери себе угодный, а мне некогда заниматься глупостями.

Великий князь умер непонятно, внезапно. И знатные византийцы печально качали головами, мол, у тебя горе, юноша. Откуда им знать, что Святослав не отец Ярополку. Откуда им знать, что голубоглазая тихая Анастасия давно нагадала и эту смерть, и княжение Ярополка. И многое другое... осталось лишь набраться терпения и ждать. Ждать, мечтая о новой встрече с Анастасией, о её ложе со спинкой, отделанной слоновой костью, о сладковатых запахах курильниц, о чёрном покрывале на бёдрах и нечеловеческой страсти, как в ту самую ночь, ночь зерна, орошённого кровью голубки.

Глава восемнадцатая СВАТОВСТВО

Владимир ночевал в отчем доме. Сколько же дней он мечтал о возвращении? Сколько ночей грезил родным очагом, а теперь провалился в сон, не помня себя. И ни отцовские палаты, ни тёплый дух дома не радовали его, ибо он князь без власти, владыка без подданных. Зыбко всё, ох как зыбко. Устал от дороги, а скорее устал от неверия.

Утро. Ещё сумрачно. Прошёлся взглядом по стене. Вон меч, который отцу поднесли торки, не оружие, а украшение, рукоять усыпана самоцветами, выгнута головой птицы. В детстве Владимир немало нахлобучек получил за попытки стянуть меч, забавляться им. Было. Ранился сверкающим лезвием, не получившим ни одной боевой щербины. Помнится кровь на светлом металле и детский страх.

«Мама, я не помру? Крови мно-го-о!»