Хазарский пленник

— С поклоном и великой просьбой, — поддержал Макара второй сват и зачастил, по обычаям, прибаутками, намекая на дело свадебное. А Глеба как бы и нет в горнице. О преступном похищении — ни слова!

— Слыхали мы, что у вас есть ключница да ларёчница, а токо не своему отцу, а чужому молодцу. Не о том просим, что вы думаете, избавляем от печали, ибо ведомо: девку замуж выдать — не пирог испечь.

— Знамо, вы ждали купцов из заморья, а тут жених из задворья, но ведь не зря говорится, брагу сливай, не доквашивай, девку отдай, не доращивай, — снова вступил Макар и улыбнулся Рогволду, силясь понять, как недобрый хозяин принимает сказанное.

— Что скажу вам, гости, — нехотя усмехнулся и Рогволд, — не таю на вас злости. Да только быт наш мелок. Чем привлекла вас моя дочь? Приданого гребень да веник, да вот, алтын денег.

В светёлку вошли слуги, не спрашивая, накрывают стол, скатёрка, украшенная вышивкой по краям, легла на столешницу как литая, следом кувшин пива, чаши, миски с закусками. Пока гости приглядывались к снующим слугам, в горницу вошла Рогнеда. Её не спутаешь с девками, платье хоть и не вычурно, а приукрашено, где висят жемчужинки, где цветная нить вплетена, и лежит на невесте ладно. Да по лицу девушки не скажешь, рада ли гостям, — прошла к отцу и присела подле.

— Жених да невеста парочка, что баран да ярочка, — в тишине молвил второй сват, прикипев очами к красавице невесте. Слуга рассмеялся. Зажимая рот, выбежал на лестницу, дверь-то нараспашку, торопятся со снедью, суетятся. Стало быть, свою госпожу ярочкой никак не мог вообразить, чудному удивился, не сдержался.

— Ярочка? — спросила Рогнеда.

Макар рассматривал её исподтишка, запоминал. Улыбка лёгкая да холодная. Может, оттого что зубы слишком белые, с оттенком голубизны, как вечерний снег. Волосы темны, как у отца, а кожа кажется нездорово светлой, неживой. Лоб высокий, лицо миловидное, но заметно — не рада событию. Кажется недовольной. На неё устремлены взоры всех собравшихся, а она лишь отцу внимает. Глядит свысока, нисколько не волнуется, видя сватов. Отвечает с вызовом:

— Какая честь. Да только зря вы приехали в наш хлев, киевляне. Мы хоть и живём в глуши, а всё ж князья. И снимать сапоги холопу я не стану...

Сказано негромко, но все слышали. И Рогволд первый. Он и отозвался раньше других.

— Не дури! — упрекнул дочь с угрозой, и та тут же взвилась с обидой. Вскочила на ноги.

— Не ты ли говорил, что мы соль земли? Наследники Синеуса, Трувора. И что, отдашь меня сынку ключницы? Лишь бы в Киев? Никогда!

Встала и глядит в глаза отцу. Как будто и нет гостей. Кто они для такой красавицы? Слуги... и только. Мало ли она видала слуг? Макар передёрнул плечами и с улыбкой, далась она ему нелегко, не заметил, как примёрзла к губам, посетовал:

— Балованная дочь, да то не беда. Слюбится, стерпится. Что любовь не свяжет, то дети спеленают.

— Балованная? — эхом откликнулся Рогволд и зло прищурился. — Ты, сваток, прикрой роток. Говори, да не заговаривайся.

— Дак, наше дело сватать, — вступился за Макара третий, молчаливый, сват. И поклонился невесте, видимо не зная, что ещё сказать.

— Не в полон отдают, а замуж берут. — Макар выдержал взгляд Рогнеды и повернулся, чтоб подозвать слугу с подарками.

— Вот тебе помои — умойся, вот тебе онучи — утрися, вот тебе моё слово — подавися! Не пойду за холопа! — звонко крикнула Рогнеда и выбежала из горницы, не поклонившись сватам. В недоброй тишине шаги её быстро прошелестели по ступеням.

— Горячей невесте подле жениха место, — натужно выдавил второй сват. И умолк, на лбу высыпал пот, но он не решался вытереть, стоял перед хмурым Рогволдом и ждал.

Все ждали, что решит отец. Велит вернуть дочь или выйдет следом за ней. Ждали, что он поправит дело, спасёт их от позора и неизбежной беды. Ведь каждому ясно, сватовство не цель, а средство против войны. Выходит, неудачное?

Макар не стерпел, шагнул к Рогволду и сказал без показной игривости, устав скоморошничать:

— Князь, мы не потешники. Дело серьёзное. Владимир тебе предлагает мир. А детские глупости о холопах... так кровь у всех красна.

— Кровь сулишь? — понял на свой лад Рогволд. Он напряжённо глядел на Макара, но думал о дочери, потому и не вник в сказанное. Оскорбился. Вспыхнул. — В моём доме да мне же угрожать?

Макар побледнел, но не отступил, не попятился. Ответил, с трудом выдерживая взгляд разъярённого хозяина:

— В твоём доме, верно. Но и твой дом на земле русской, под рукой великого Киева. Владимир...

— Что Владимир? — наливался неудержимой яростью Рогволд. — Князь киевский — Глеб. А Владимир — сопляк, конокрад. Холопьи обычаи и в Киеве не кинул. Потому решено — свадьбе не бывать, это запомните. Помолчи, посланец, если голова дорога. А ещё передайте...

Но Макар не собирался молчать. Он столько надежд вложил в сватовство, столько насмешек перенёс в Киеве, когда обсуждали предстоящее дело с Претичем, что не мог смириться с крушением. Не удержался.