Хедвиг совершенно не виновата!

– Н-да, – говорит Карл-Эрик, причмокивая. – А не нальёте ли вы мне теперь кофейку?

Папа немедленно бежит в кухню варить кофе.

– Молоко, сахар? – кричит он.

– И то и другое, – отвечает Карл-Эрик.

Папа приходит не сразу. Они слышат, как он пыхтит и бормочет, и, когда наконец возвращается, в руках у него только кофе и молоко.

– Никак не могу найти сахар, – говорит он.

– Упс!

Все смотрят на Хедвиг.

– В каком смысле «упс»? – спрашивает мама.

– Сахар… я сейчас.

Вскочив со стула, Хедвиг бежит в прихожую, надевает сабо и распахивает дверь.

На улице холодно. Дико холодно. Как-то не верится, что лето близко. Одуванчики, которые только что светились на земле жёлтыми огоньками, съёжились и снова превратились в бутоны. Вокруг дома лежит серая роса.

Хедвиг бежит к пастбищу. Ещё издалека она видит в траве белую коробку. Макс-Улоф тоже там. Но что он делает?

Он стоит, просунув голову через изгородь. И как будто пытается дотянуться до коробки.

– Ага, передумал, сахарку захотел? – говорит Хедвиг и смеётся.

Но, подойдя ближе, замолкает. Вид у Макса-Улофа такой странный. Он смотрит прямо перед собой. Мышцы напряжены, шкура вся потная.

– Что с тобой?

Макс-Улоф не двигается.

Наконец Хедвиг видит, что случилось. На шее у Макса-Улофа кровь! Колючая проволока вонзилась в кожу, Макс-Улоф застрял и не может вытащить голову!

– О нет! – кричит Хедвиг и подбегает ближе.

Макс-Улоф лягается задними ногами, но ему слишком больно.

Хедвиг смотрит в сторону дома.

– Подожди, я сбегаю за папой.

И тогда Макс-Улоф пищит. Он смотрит на неё своими узенькими глазками. Он, наверно, думает, что Хедвиг уйдёт и не вернётся. Хедвиг останавливается.

– Давай я тебе помогу? – шепчет она. – Хочешь?

Макс-Улоф молчит. Он весь дрожит.

Хедвиг осторожно берётся за верхнюю проволоку. Макс-Улоф вздрагивает, из носа текут сопли.

Хедвиг берётся за нижнюю.

И одновременно тянет – верхнюю вверх, а нижнюю вниз! Макс-Улоф отскакивает назад.

Хедвиг вглядывается, пытаясь разобрать, сильно ли он поранился. Но Макс-Улоф скачет и трясёт головой. Кровь уже почти засохла.

И тогда она кидает на пастбище кусочек сахара.

– Держи!

Макс-Улоф даже не смотрит на сахар. Он долго стоит, глядя на Хедвиг. А потом трусит прочь, к овцам, которые пасутся под осинами, и ложится спать.

Хедвиг несёт сахар домой. Надо, чтобы завтра папа снял эту проволоку. А сейчас Карл-Эрик может выпить наконец свой кофе.

Ослиха и индюк

На яблонях в школьном дворе появились бутоны. И на грушах тоже. На верхушке самой высокой груши, между двумя толстыми ветками, есть отличное место для двоих, где Хедвиг и Линда сидят теперь почти целыми днями. Здесь можно немного отдохнуть от Альфонса.

Но иногда Альфонс проходит под деревом и кричит: «Привет, ослиха!»

Хедвиг делает вид, будто ей всё равно. Но это не так. Сердце впитывает каждое слово.

Хуже всего то, что она не может ничего крикнуть в ответ. Если крикнет, Альфонс озвереет. Нет, лучше уж помалкивать и просто хихикать.

Только последнее время рот у Хедвиг никак не может долго молчать. Однажды, когда Альфонс вот так вот проходит мимо и кричит: «Привет, ослиха!», Хедвиг не выдерживает. Кровь закипает, рот сам собой открывается, и Хедвиг кричит:

– Привет, индюк!

Те, кто сидят на скамейках под сиренью, ухмыляются.

– Она сказала «индюк», – шепчет кто-то.

Линда от смеха чуть не падает с ветки.

Но Альфонсу не смешно. Через молодую листву просвечивает его лицо с кривым носом. Глаза сузились.

– Что ты сказала? – говорит он.

Хедвиг стискивает зубы.

– Ничего.

А Альфонс уже лезет на дерево.

– Сказала, я слышал!

– Нет, отстань! – Хедвиг ползёт выше. Она спускает одну ногу, чтобы отпихнуть Альфонса, но тот хватается за ботинок.

– Ай, пусти! – кричит Хедвиг. – У меня руки соскальзывают!

Альфонс цепляется ещё крепче, он обхватил уже всю ногу до самого колена, дёргает и тянет её.

– Я сейчас упаду! – кричит Хедвиг, чувствуя, как к горлу подступают слёзы. – Здесь слишком высоко! Пусти-и-и-и!

Ну всё, мне конец, думает она. Сейчас я грохнусь на землю и разобьюсь в лепёшку.

Учитель пьёт кофе в учительской и ничего не слышит. Линда хватает Хедвиг за руку, но Линда слишком слабая, ей ни за что не удержать подругу, если та полетит вниз.

Кто-то внизу тоже кричит на Альфонса.

– Прекрати! – орёт Эллен. – Это опасно!

– Так можно шею сломать! – кричит Рикард.

Но Альфонс тянет ещё сильнее. Штаны у Хедвиг сползают так, что видны трусы, слёзы обжигают щёки.

– Отпусти-и-и!

И тут вдалеке раздаётся неторопливое тарахтенье. Сперва на него никто не обращает внимания. Но, когда тарахтенье приближается и на школьный двор въезжает мопед, все удивлённо оборачиваются. Альфонс тоже.

На глазах у обомлевших детей мопед нарезает семь или восемь кругов по площадке. Кто это такой смелый? Кто не побоялся заявиться сюда на мопеде и гонять по двору, раскидывая гравий из-под колёс? У кого такая крутая джинсовая жилетка с заклёпками?

Конечно, это Тони. Кузен Хедвиг в деревянных сабо. Он слезает с мопеда, снимает шлем и осматривается. Волосы у него намазаны гелем, а на щеках чуть ли не настоящие бакенбарды. Во всяком случае, если внимательно присмотреться.