Хедвиг совершенно не виновата!

Однажды в субботу из свинарника выходят поросята. На лужайке пробивается зелень. Стены «Дома на лугу» потрескивают от солнечного тепла. Большой клён, под тенистыми ветвями которого расположилось кладбище с серыми крестами, поёт и щебечет.

Суббота – чудесный день. В субботу не надо в школу. Можно балансировать на бортике песочницы и временно забыть о драчливом Альфонсе.

Вдалеке блестят стальные узелки с шипами. Папа оцепил пастбище колючей проволокой, чтобы Макс-Улоф снова не убежал.

Макс-Улоф стоит у поилки и пьёт. Он наконец-то похорошел. Рёбра больше не торчат, шерсть даже чуть-чуть лоснится.

Вдруг Хедвиг вспоминает про сахар! Ведь тогда, в декабре, она обещала давать Максу-Улофу сахар, если он вернётся! Обещание надо держать.

Хедвиг бежит домой, под босыми пятками хрустит гравий. Схватив коробку с сахаром, она выбегает на улицу.

– Макс-Улоф!

Овцы, отдыхающие в тени осин, поворачивают головы. Макс-Улоф подозрительно смотрит на Хедвиг. И шамкает губами, делая вид, что её не замечает.

Хедвиг достаёт несколько кусочков.

– Иди сюда! Тебе понравится!

Макс-Улоф дёргает носом. Он чувствует, что пахнет чем-то вкусным. Он подходит ближе. Тянет шею, морда уже почти касается руки Хедвиг. Губы подрагивают. Он обнажает зубы.

– ТЕЛЕФО-О-ОН!

Воздух содрогается от маминого крика. Макс-Улоф испуганно пятится. Шерсть на спине встаёт дыбом, и вот он уже скрылся в рощице.

Хедвиг вздыхает. Запихнув сахар в рот, она идёт к дому. Коробку она оставляет на лужайке.

– Это мне? – кричит она.

Мама качает головой.

– Папе. Это Карл-Эрик.

Хедвиг бежит за папой и садится послушать.

– Алло. О, здравствуй, здравствуй. Да? Что ты говоришь? Надо же! Это было бы замечательно. В шесть. Договорились. До встречи.

И вешает трубку.

– О чём вы говорили? – спрашивает Хедвиг.

Глаза у папы горят от любопытства.

– Карл-Эрик придёт на ужин… Он хочет нам кое-что рассказать. Приготовим что-нибудь вкусненькое!

Весь вечер они грохочут кастрюлями. Наготовили кучу всего. Будет селёдка, мясо и картошка, шоколадный миндальный торт и кофе.

– Интересно… – бормочет папа, помешивая шоколадное тесто. – Интересно, что же он нам расскажет…

В пять папа обувается.

– Я поехал за Карлом-Эриком!

Синий «сааб» сигналит и исчезает за поворотом. Небо потемнело. Только что оно было голубым, а теперь фиолетовое, как черничное мороженое. Где-то поёт чёрный дрозд и каркает ворона. Но кукушки не слыхать.

Примерно через час снова раздаётся бибиканье. Из-за поворота выползают жёлтые фары.

– Едут! – кричит Хедвиг.

Карл-Эрик и папа поднимаются на крыльцо в сопровождении Рони. Карл-Эрик похлопывает себя по пустому животу и облизывается.

– Как вкусно пахнет, – говорит он и первым заходит в большую комнату.

Селёдка уже лежит на тарелке. Холодная и склизкая, с косточками, похожими на волоски. Карл-Эрик смакует и причмокивает. Папа то и дело поглядывает на него, словно чего-то ждёт. Но Карл-Эрик только ест.

Потом подают мясо. Карл-Эрик охает: ну и пир! Он подкладывает ещё, ещё и ещё, и, когда живот раздувается до размеров небольшого мячика, Карл-Эрик откидывается на спинку стула и стонет. И долго ничего не говорит.

Папа прокашливается:

– А что ты хотел нам рассказать про Ма…

– Сейчас, сейчас, – говорит Карл-Эрик. – Не спеши.

На столе появляется торт. Карл-Эрик берёт большой кусок и украшает его огромной шапкой взбитых сливок. Миндаль хрустит у него во рту.

– М-м-м, – приговаривает он. – М-м-м-м!

Разделавшись с тортом, Карл-Эрик зачерпывает ещё немного сливок указательным пальцем. Потом облизывает палец и загадочно смотрит на папу, маму и Хедвиг.

– Ну что ж… – говорит он. – А теперь держитесь.

И начинает рассказывать увлекательную историю, которую услышал в деревенской лавке этим утром.

У хозяина лавки, стало быть, есть троюродная сестра, которая живёт в Черре. И эта самая его троюродная сестра была недавно у доктора, потому что у неё разболелась спина, и доктор рассказал ей кое-что удивительное. А именно: у доктора есть сосед Густав, который каждую зиму выставляет на двор сноп овса для мелких пичужек. Но этой зимой с его овсом творилось что-то странное, потому что стоило ему выставить сноп, как на следующий день всё уже было съедено!

То же самое повторялось несколько раз подряд, и Густав, естественно, решил, что к нему повадилась косуля или лось. Но потом заметил, что следы для косули или лося какие-то необычные. Для лошади слишком маленькие – может, это пони?

Несколько ночей он просидел на крыльце, чтобы разглядеть воришку, но пони, вероятно, был слишком пуглив. Он сразу чувствовал человека и, когда Густав сидел на крыльце, не показывался. Потом, где-то в апреле, Густаву всё это надоело и он перестал выставлять овёс. С тех пор следы исчезли.

Карл-Эрик делает глоточек пива и наслаждается вкусом. Все сидят тихо, как призраки. Можно ножом провести по воздуху, такой он стал вязкий и плотный от напряжения. Аж мурашки по коже!

– Как по-вашему? – продолжает Карл-Эрик. – Не наш ли это обормот повадился к Густаву?

– Да! – отвечает Хедвиг. – Да, да!

Мама и папа восхищённо кивают.