Хедвиг совершенно не виновата!

– Неужели ты слышала кукушку? Так рано? – спрашивает он. – Вот здорово! И где?

– Да не важно, в школе, – бормочет Хедвиг и тащится в сад.

Папе невдомёк, как можно чего-то бояться. Взрослые считают, что все опасности – ерунда.

Под сенью большого клёна из земли торчат серые кресты. Это кладбище. В детстве Хедвиг хоронила здесь землероек и половинки дождевых червей. Тогда смерть казалась ей почти что забавной. Положив мёртвое животное в тачку, Хедвиг трижды торжественно обходила вокруг дома, а потом сворачивала под клён и рыла там могилку.

Теперь смерть не кажется ей забавной. Она ненавидит смерть и кукушку вместе с ней! С какой стати ей приспичило кричать на юге – глупая птица!

Но вот папа закончил возиться с костром. Волосы взмокли от пота.

– А теперь я хочу выпить пива, – говорит он, проходя мимо клёна. – Пошли домой?

Хедвиг качает головой.

– Ну ладно.

Папа исчезает за дверью.

И тогда Хедвиг со всех ног бежит на луг. Хвостик на макушке болтается и подпрыгивает. Далеко на горизонте чёрной полоской тянется лес.

– МАКС-УЛОФ!

Эхо грохочет высоко в облаках. Если Макс-Улоф жив, он услышит. И придёт.

– МАКС-УЛОФ, МЫ ЗДЕСЬ! ВЫХОДИ!

Какое-то время Хедвиг стоит молча и смотрит на ёлки. Макс-Улоф не выходит.

Зато по дороге катит сосед Альф на своём экскаваторе. Земля оттаяла, вот он и решил на радостях немного покопать.

Экскаватор едет медленно, почти ползёт. Хедвиг выходит на обочину поздороваться. Альф всё ближе и ближе. Огромный ковш с тремя тупыми зубьями скрипит и пускает слюни. Всё ближе, ближе и ближе…

Проезжая мимо Хедвиг, Альф машет. Хедвиг машет в ответ. Экскаватор исчезает за поворотом, и Хедвиг глядит на дорогу. Там лежит уж, плоский, как ремень. Это пришла смерть.

Хедвиг верещит от радости. Значит, Макс-Улоф жив! Она бежит через лужайку к дому.

– Мёртвая змея! Мёртвая змея!

Папа хмурит лоб.

– И чему тут радоваться? – говорит он.

А Хедвиг уже несётся за тачкой. У тачки зелёная ручка и большие красные колёса, которые скрипят на кочках.

Пока она бегала, змея совсем остыла. Маленькая нижняя челюсть тоненькая, как лист бумаги. Хедвиг осторожно поднимает ужа палочкой и кладёт в тачку. Потом трижды торжественно обходит вокруг дома, правда, нет-нет да и подскочит от радости. Вообще-то, на похоронах так делать нельзя. На похоронах полагается плакать в маленькую белую салфеточку.

В домике для щенков Хедвиг берёт лопату. Но вот идёт папа! Он выстругал крест из двух палочек. Крест совсем светлый и пахнет деревом. Через месяц он наверняка посереет, как и все остальные.

Ямка получается неглубокая. Корни в земле слишком тугие, их так просто не разрубишь. Но ужик такой плоский, что и небольшой ямки вполне достаточно.

Засыпав могилку и воткнув в неё крест, Хедвиг садится на корточки и кладёт сверху цветок мать-и-мачехи. Мать-и-мачеха вытягивается и зевает. Скоро она завянет.

В шесть часов мама и папа выходят из дома со спичками.

– Готовы? – кричит папа.

– Да! – кричат мама и Хедвиг.

Папа чиркает… Чирк! И деревянный хлам вспыхивает. Языки пламени рвутся в небеса. Лицо у Хедвиг раскраснелось, ей приходится отступить назад. Жар щиплет глаза, в носу колет. Но это даже приятно.

– Наши горы покидает стужа! – поёт папа.

– Умирают снежные цветы! – подхватывает мама.

Похоже, кто-то ещё заинтересовался их костром. Из рощицы вышел какой-то зверь и трусцой бежит к ним. Он похож на лошадь, но не совсем. Уши у него длинные, ноги кривые, а на конце хвоста болтается кисточка.

Макс-Улоф! Шерсть свалялась в колтуны, он такой же безобразный, как раньше. И такой же глупый. Завидев пламя, нормальные животные прячутся, Макс-Улоф же несётся к костру и орёт на него. Йииииии-ааааа! Йииииии-ааааа!

Когда папа приносит овёс, Макс-Улоф замолкает. Он только ест, ест и ест, не поднимая головы. Хвост мотается из стороны в сторону.

Хедвиг смеётся. Этого никто не слышит, даже она сама – вокруг костра стоит страшный гул, да и папа всё поёт, поёт и никак не может остановиться. Но она чувствует, как смеётся. Смех засел у неё внутри, и Хедвиг думает, что весна, пожалуй, будет не такая уж плохая.

Потому что этот костёр они зажгли не только, чтобы отпраздновать приход весны, но и для того, чтобы отпраздновать возвращение Макса-Улофа.

Густав и сноп

Максу-Улофу полезно было немного пожить одному. Он стал не такой крикливый, и овцы больше не боятся и подходят ближе, чтобы понюхать его. Правда, завидев Хедвиг или папу, Макс-Улоф прижимает уши и пятится. Он всё ещё не забыл злодея Пэрсона. Когда тебя так долго пинали ногами, не так-то просто снова научиться доверять людям.

Где зимовал Макс-Улоф, остаётся загадкой. Как он выжил? Как не умер от голода? Папа ходит взад-вперёд по саду и чешет в затылке.

– Ничего не понимаю… – бормочет он. Иногда папа останавливается и смотрит на Макса-Улофа, как будто хочет, чтобы тот ему объяснил. Но Макс-Улоф только машет хвостом и молчит в тряпочку.