Хедвиг совершенно не виновата!

– Ай-ай-ай, – ковыляя по грязи, айкает он. У Карла-Эрика одна нога почти не сгибается. Это у него давно, с тех пор как он в молодости поранил ногу железным прутом. Железяка проткнула ногу насквозь и вышла с другой стороны. Нога была похожа на сосиску на палочке!

У Карла-Эрика острая бородка и большие уши.

– Он стоит за сортиром, – сообщает он. – Его не так-то легко вытащить, одному мне не под силу.

Это он, наверно, прицеп имеет в виду.

Папа уходит и вскоре возвращается с большим прицепом. Он прикручивает его к «саабу».

– Ну всё, я поехал, – говорит он. – Хедвиг, будь добра, помоги Карлу-Эрику, пока меня не будет. Ему с его ногой совсем тяжело.

Хедвиг кивает. Конечно, поможет. Для неё это сущий пустяк!

Когда «сааб» уезжает, Хедвиг и Карл-Эрик заходят в дом. На кухне тускло светит лампа в закопчённом абажуре. Засаленный стол блестит. На полу стоит ведро с рыбьими костями и хлебными корками. В тёплом воздухе над плитой вьются мухи.

Карл-Эрик достаёт из ящика старенький потрёпанный кошелёк.

– Послушай, ангел мой, не могла бы ты сходить в магазин и купить мне картошки?

«Ангел». Не часто такое услышишь в свой адрес. Когда Карл-Эрик произносит эти слова, Хедвиг прямо чувствует, как у неё за спиной вырастают крылья. Она кивает и берёт у него из рук двадцатку.

– Не вопрос, – говорит она.

– Штучек десять, – уточняет Карл-Эрик. – И смотри не попади под машину.

Шагая по дороге, Хедвиг высоко держит голову и едва заметно улыбается. Каждый, кто проезжает мимо, наверняка думает: вот идёт настоящий ангел.

До Обюторпа, где находится магазинчик, путь неблизкий. Когда Хедвиг наконец приходит туда, солнце висит уже совсем низко на небосклоне. Над дверью звенит колокольчик.

Сельский магазин – замечательное место, здесь есть всё, что только можно пожелать. Печенье, мыло, гвозди и наждачная бумага. Суп в банках и цветные мелки. Хедвиг расхаживает взад-вперёд между полками. Проводит по ним рукой и вдыхает запахи.

Вдруг под рукой что-то шуршит. Пакетики со сладостями. С вялеными засахаренными фруктами.

У Хедвиг аж слюнки потекли. Этот шорох, этот язык, на котором разговаривают все пакетики со сладостями, отлично знаком Хедвиг: «Купи нас! Купи!» – просят они хором.

Хедвиг берёт один пакетик. «Я стою всего двенадцать крон! – шуршит он. – Ты что, забыла, как приятно запихнуть в рот яркие липкие фрукты, которые застревают в зубах и от которых становится так сладко, что сводит язык?»

Хедвиг скорее бежит за корзиной. Ничего не поделаешь – из-за этих сладостей она совсем позабыла, что ей нужна только картошка.

Положив пакетик в корзину, она идёт дальше. И тут видит на полу большую коробку. В ней – картошка. «Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять». Хедвиг завязывает мешочек и направляется к кассе.

Но вдруг её что-то останавливает. Это что-то разложено красивыми розовыми рядами и тоже просит: «Купи! Купи меня – с клубничным вкусом. Меня можно жевать целую вечность, а можно выдуть пузырь, который лопнет на носу и прилипнет к волосам! Не это ли настоящее счастье?»

Хедвиг сглатывает. Конечно, было бы прекрасно купить ещё и жвачку. Но ведь она уже взяла сладкие фрукты.

«Ну и что? – говорит жвачка. – Я стою всего семь крон! Ты ведь понимаешь, как это мало!»

Дрожащей рукой Хедвиг берёт одну пачку и кладёт в корзинку. Она просто не может поступить иначе, просто не может.

Дяденька за кассовым аппаратом строго смотрит на продукты в корзине у Хедвиг. Нос его весь усеян чёрными точками. Дяденька пробивает покупки и говорит:

– Двадцать одна крона.

Хедвиг достаёт из кармана бумажку, которую дал ей Карл-Эрик.

– У меня только двадцать.

Дяденька впивается в неё взглядом.

– Тогда оставляй лишнее.

С болью в сердце Хедвиг глядит на покупки. Что же тут лишнее?

«Не я, – говорит пакетик с фруктами. – Меня надо брать!»

Жвачка твердит то же самое: «Меня нельзя выкладывать, я очень вкусная!»

Картошка лежит себе чёрной кучкой и вздыхает. «Да оставь ты меня, – говорит она. – Что может быть скучнее картошки?»

– Картошку, – глухо говорит Хедвиг кассиру.

Кассир откладывает картошку, снова всё пересчитывает и говорит:

– Девятнадцать.

Хедвиг берёт сдачу и спешит к выходу. Тут же вскрывает пакетик со сладостями и запихивает в рот один фрукт. Он зелёный и на вкус совершенно божественный. Но пока Хедвиг плетётся обратно, к горлу начинают подступать слезы. Нельзя было выкладывать картошку, Хедвиг отлично это знает. Бедный Карл-Эрик – он ведь дал ей свою последнюю двадцатку. Фрукты уже вообще ни капельки не вкусные и не сладкие, а солёные, потому что слёзы по щекам стекают прямо в рот. В голове скребётся страх. Что будет, когда Карл-Эрик узнает, что она натворила?

Нет, думать об этом невозможно. Она ни за что не вернётся обратно. Хедвиг садится в канаву, прямо в мокрую траву, и плачет.