Проще говоря, и психологически и педагогически вопрос ставился обычно грубо
физически, по-медицински; физический дефект изучался и компенсировался как
таковой; слепота означала просто отсутствие зрения, глухота - слуха, как будто
дело шло о слепой соб аке или глухом шакале." При этом упускалось из виду, что,
в отличие от животного, органический дефект человека никогда не может сказаться
на личности непосредственно, потому что глаз и ухо человека не только его
физические органы, но и органы социальн ые, потому что между миром и человеком
стоит еще социальная среда, которая преломляет и направляет все, что исходит от
человека к миру и от мира к человеку. Голого, несоциального, непосредственного
поставить и осмыслить как социальную проблему, потому что не замечаемый прежде
социальный ее момент, считавшийся обычно второстепенным, на самом деле
оказывается первостепенным, пивным. Его и надо поставить во главу угла. Надо
смело взглянуть в глаза этой проблеме, как проблеме социальной. Если
психологически телесный недостаток означает социальный вывих, то педагогически
воспитать такого ребенка - значит вправить его в жизнь, как вправляют вывихнутый
и больной орган. Несколько простейших соображе ний призваны подтвердить эту
мысль.
Прежде всего надо расстаться с уже давно оставленной наукой, но еще живой и
популярной в общем сознании легендой о биологической компенсации телесных
недостатков. Существует мнение, будто мудрая природа, лишая человека одного
какого-нибудь органа чувс тв (глаза или уха), наделяет его, как бы вознаграждая
за основной дефект, большей восприимчивостью других органов. Так, часто
рассказывают получудесные истории о необыкновенном чувстве осязания у слепых или
зрения у глухонемых. В основе этих рассказов лежит только то верное наблюдение,
что при выпадении одного какого-нибудь органа восприятия другие как бы заступают
его место и начинают исполнять такие функции, которые не исполняются ими обычно
у нормального человека. Слепой узнает при помощи руки о вещах больше, чем
зрячий. Глухой считывает человеческую речь по движениям губ, чего не сделает ни
один нормально слышащий. Но и осязание у слепого, и зрение у глухого, как
показали исследования, не представляют никаких особенностей по сравнению с норм
альным развитием этих чувств.
"Во всех тех случаях, - говорит по этому поводу А. В. Бирилев (3), - где
осязание слепых испытывается на элементарно простых осязательных ощущениях, оно
не обнаруживает значительного отличия от чувства нормальных людей" (1901, с. 5).
Различие в тонкос ти осязательных ощущений у зрячих и слепых не устанавливается
точным исследованием. Если оно в отдельных случаях и может быть констатировано,
то в таком незначительном размере, что никак не может объяснить нам всей той
огромной разницы между осязанием слепого и зрячего, которую легко может
наблюдать каждый.
Равным образом и зрение у глухонемого позволяет ему видеть многое такое, чего
мы не замечаем, но зрительные восприятия скорее у него ниже, чем у нормальных
людей, или во всяком случае не выше. У глухонемых, говорит Н. М. Лаговский (4),
"в редких случа ях он (глаз. - Л. В.) может быть доведен до такой степени
развития, которая превосходила бы обыкновенное зрение".
Исключительное осязание у слепых и зрение у глухих вполне объясняются особыми
условиями, в которые бывают поставлены эти органы. Иными словами, причины этому
не конституциональные и органические, заключающиеся в особенности строения
органа или его нер вных путей, а функциональные, появляющиеся в результате
длительного использования данного органа в иных целях, чем это бывает у
нормальных людей.
Если слепой умеет читать рукой и прекрасно разбирается в том хаосе выпуклых
точек, которым непременно представится всякому зрячему страница, напечатанная
шрифтом Брайля, то это происходит только потому, что у слепого каждая комбинация
точек, составляю щая отдельную букву, многократно сопровождалась соответствующим
звуком, обозначаемым этой буквой, и ассоциировалась с ним так же тесно, как у
нас зрительное начертание буквы - со звуком. Следовательно, прежний опыт слепого
(иной, чем у зрячего, в отно шении осязании) определяет то, что при ощупывании
брайлевских точек каждая их комбинация вызывает у слепого в качестве реакции
соответствующий звук; звуки слагаются в слова, и точечный хаос организуется в
осмысленное чтение. Этот процесс совершенно ан алогичен зрительному чтению
нормальных людей, и с психологической стороны здесь нет никакого принципиального
различия.
Неграмотному человеку обыкновенная страница нашей книги покажется таким же
беспорядочным нагромождением непонятных значков, как наше му пальцу брайлевская.
Дело здесь не в лучшем и худшем осязании, а в грамотности, т. е. в прежнем
опыте, расчленившем, воспринявшем и осмыслившем наши ли буквы, брайлевские ли
точки. Зрячий может легко выучиться читать пальцем точечный шрифт, как и сл