ХЕЛЕН СИНГЕР КАПЛАН

связи этой педагогики с общими началами всякого воспитания. Прежде чем решать

этот вопрос, подведем итоги. Мы можем сказать, что при психологическом

рассмотрении никакой особой, принципиально отличной, отдельной педагогики

дефективного детства не оказывается.

Воспитание дефективного ребенка составляет предмет всего только одной главы

общей педагогики. Отсюда непосредственно следует, что все вопросы этой трудной

главы должны быть пересмотрены в свете общих принципов педагогики.

2.

Основное положение традиционной специальной педагогики дефективного детства

сформулировано Куртманом. Он считает, что слепого, глухонемого и слабоумного

нельзя мерить той же мерой, что и нормального. В этом альфа и омега не только

общераспространенных теорий, но и почти всей европейской и нашей практики

воспитания дефективных детей. Мы же утверждаем как раз обратное психологическое

и педагогическое положение: слепого, глухонемого и слабоумного можно и нужно

мерить той же мерой, что и нормального."

По существу между нормальными и ненормальными детьми, нет разницы, - говорит

П. Я. Трошин, - те и другие - люди, те и другие - дети, у тех и у других

развитие идет по одним законам. Разница заключается. лишь в способе развития"

(1915, с. XIII). Это ут верждение принадлежит исследователю, стоящему, скорее,

на биологической, нежели на социальной точке зрения в вопросах психологии и

педагогики. Тем не менее он не может не отметить, что "детская ненормальность

составляет в громадном большинстве случаев продукт ненормальных общественных

условий" (там же, с. XV), и величайшая ошибка в том, что "в ненормальных детях

видят только болезнь, забывая, что в них, кроме болезни, есть еще нормальная

психическая жизнь, которая - в силу особых условий - получает, такой

примитивный, простой и понятный вид, которого мы не встретим у нормальных детей"

(там же, с. 2).

Эта величайшая ошибка-воззрение на детскую ненормальность только как на

болезнь - и привела нашу теорию и практику к опаснейшим заблуждениям. Мы

тщательно изучаем крупицы Дефекта, те золотники болезни, которые встречаются у

ненормальных детей, - столь ко-то слепоты, столько-то глухоты, столько-то

катаров евстахиевой трубы, столько-то извращений вкуса и т. д. - и не замечаем

тех пудов здоровья, которые заложены в каждом детском организме, каким бы

дефектом он ни страдал.

Непостижимо, что такая простая мысль до сих пор не вошла, как азбучная

истина, в науку и практику, что до сих пор на 9/10 воспитание ориентируется на

болезнь, а не на здоровье. "Сперва человек, а уж затем особенный человек, т. е.

слепой" - вот лозунг научной психологии слепых, которая есть прежде всего общая

психология нормального человека и уж "во второй линии"" специальная психология

слепых (F. Gerhardt, 1924, К. Burklen, 1924). Надо сказать прямо, что слепоты

(или глухоты) как психологического фактора для самого слепого (или глухого) не

существует вовсе. Представление зрячих о том, что слепота - постоянное

пребывание во тьме (или глухота-погружение в тишину и безмолвие), есть неверное

и наивное мнение и совершенно ложная попытка зрячих прон икнуть в психологию

слепых. Мы непременно хотим представить себе, как слепой переживает свою

слепоту, и производим для этого как бы мысленное вычитание из нашего обычного и

нормального самочувствия, исключая из него свет и зрительное восприятие мира.

А. М. Щербина, сам слепой, показал достаточно убедительно и наглядно, что это

обычное представление ложно и, в частности, с психологической точки зрения

совершенно неверна та картина внутренней жизни слепого ребенка, которую

развертывает В. Короленко.

Слепой не ощущает тьмы непосредственно и вовсе не чувствует себя погруженным

в мрак, "не силится освободиться от мрачной завесы", вообще никак не ощущает

своей слепоты. "Необъятная тьма" вовсе не дана слепому в опыте как

непосредственное переживание, и состояние его психики нисколько не испытывает

боли от того, что его глаза не видят. Тьма не только не является для слепого

непосредственной реальностью, но даже постигается им "при известном напряжении

мысли", по свидетельству Щербины (1916, с. 5).

Слепота как факт психологический не есть вовсе несчастье. Она становится им

как факт социальный. Слепой не видит света не так, как зрячий с завязанными

глазами, но "слепой так же не видит света, как зрячий человек не видит его своей

рукой", по прекрас ному сравнению А. В. Бирилева (1924, с. 81). Поэтому глубоко

ошибается тот, кто думает, как Короленко, будто инстинктивное, органическое

влечение к свету составляет основу психики слепого. Слепой, конечно, хочет

видеть, но способность эта имеет для не го значение не органической, неутоляемой

потребности, а "практическое и прагматическое". Психика слепого, как правильно

утверждает Щербина, ее своеобразие вырабатываются, создается "как бы вторая