Я собирался выведать какие-нибудь подробности о предстоящем событии, но за нашими спинами отворилась дверь и зашли четыре стонущих от жажды бородача.
— Ы-ы-ы, как меня тошнит, нутро ноет, — жаловался один из них.
— У-у, жизнь утекает, здоровье предаёт, — другой потянулся к навесному шкафчику и начал доставать бутылки одну за другой, по цепочке, они передавили друг другу и ставили на середину стола в углу.
— Ладно, пойду займусь списком закупок, его нужно составить и передать одному человечку...
Авужлика, конечно, уже доела порцию и встала из-за стола. Вот блин, как назло, столько вопросов из памяти повылазило, например, что по последним результатам куриного расследования? Блинский блин, и про пророчества Григхен всякий раз спросить забываю.
— Нам столько нужно обсудить, — расстроился я.
— Можем сегодня в... тайное место... сходить, — Авужлика зачем-то тихо-тихо шепнула на ухо фразу “тайное место”, — там точно не побеспокоят. Только я не знаю, как скоро освобожусь.
— Ещё вчера в жажду клонило, — доносилось от мужиков, — а наутро вообще язых пересых, э-э-э-э.
— А давай на вчерашнее место? — предложил я.
— Точно, договорились! — она улыбнулась и оставила меня наедине с недоеденной хлебной похлебкой (хлебной, потому что я покрошил в неё сухарь) и группой неуимчивых распивал.
— О, смотрите, это же малышок Лэдти! — они обратили на меня внимание. — Подсаживайся, ща и Цесселип подоспеет, че-то он застрял, в уборной засел, походу. Вечно везде застревает заливала наш курьёзный.
Остальные мужики начали кричать мне: “Хэ-э-эй!” Я мигом доел, отнёс тарелку на кухню и оттуда же выскочил на улицу. Перед этим я успел услышать: “Куда это он?” “Он в часовню торопится, на миропомазание, внука Варланной мазать идёт”.
На улице навстречу приближался Илох с мешком рыбы и охапкой дров, на каждое у него было выделено по могучей руке. Я перегородил ему путь, он удивлённо уставился на меня. Меня переполняли эмоции. Я слезно положил ему руку на плечо.
— Гений, — все, что я мог произнести.
Мужик улыбнулся:
— Спасибо. Рад, что вам так понравилось. Хоть это и была самая обыкновенная похлебка на воде, которую я к тому же и пересолил.
— Пересолил, говоришь? А-а-а, вот почему мне так понравилось.
Чтобы упаси Господь не натолкнуться на Цесселипа, я обошёл здание со стороны реки, что петляла в полтора километра восточнее, и зашёл с заднего входа, там, где выход на площадку с идолами. У порога изнутри стоял мальчик, которого я видел в окно. Он пинал катушки пыли. Позади него показалась бабушка:
— Чем повесничать, веник намочи, пади да подмети!
Она бодро подоспела дать ему такого увесистого подзатыльника, что тот стукнулся о дверной откос. Громко так. Почему в Мииве у всех бабушек к внукам всегда такого устоя отношения? Я пошёл на вторую лестницу, поднялся на второй этаж и по коридору направился в комнату Снолли. Так скучно и неуютно одному в нынешней обстановке, что можно и разбудить собеседничка.
Повезло, будить не пришлось, она уже сидит на краю кровати, сонная. Вяло, но ловко крутит метательный ножик между пальцев.
— Ты уже проснулась, — я сделал вид, что ужасно расстроен этим фактом и собираюсь тут же выйти.
— Как же не кайф туда идти, — она указала взглядом на дверь из комнаты.
— Давай я тебе поесть сгоняю, а потом погуляем пойдем.
Она задумалась, и удовлетворенно покивала:
— Давай. Чего-нибудь такого, что не требует посуды, что с рук естся.
— Сию секунду.
— А я переоденусь пока.
Я пошёл тем же обходным маршрутом на кухню. Взял ломоть свежего хлеба, здоровую картофелину в мундире, вареное яйцо, половинку морковки, маленький огурец и грушу. Потащил все это всеми пальцами рук. Снолли девица хоть и пендитная, но аскетичная, такой набор ей более чем угодит. На жраном ужине она может раскритиковать каждое из блюд, чтобы потом найти гастрономическое удовлетворение в обычном яблоке.
На обратном пути на втором этаже перед последним поворотом налево есть ещё один, другой поворот налево, оттуда вышла женщина с младенцем в руках.
— Здравствуйте, Лэдти Дархенсен! — поздоровалась она.
— Здрасьте.
— Только проснулись? Мы тоже только проснулись, да, мой маленький? — она заглянула себе под грудь в лицо грудного ребёнка. — Моего малыша зовут Бимбо.
Ну и имя.
— Славно, — одобрил я скупым оценивающим кивком. — Человек?
— Естественно! — немного отвернув голову, но не взгляд, крайне удивлённо произнесла она, потратив на одно слово весь объем легких.
— А думал слоненок какой-нить.
Женщина произнесла на вдохе: “Ох-х-х!” — с таким изумлением, словно произошло нечто вопиющее.
— Лэдти Дархенсен, прошу вас, не могли бы вы избегать подобной, низкой речи в присутствии ребёнка. Правильно говорить “какой-нибудь”.
А вот и доёбчивый гость. Здесь же полдома так разговаривает, что за лицемерие.