— Что ты здесь делаешь, Леска? — удивился я. — Ты с родственниками?
— Ничего не делаю. Здесь — одна. С родителями — там, — она указала на запад. — Там... А “там” это где? Где заканчивается “здесь” и начинается “там”?
— Я же говорила, с ней не соскучишься, — сказала Снолли.
Я всерьёз задумался над её вопросом и сразу упёрся в мысленный тупик. Девочка вздохнула.
— Мне приснилось гинекологическое древо, — поведала она с грустью.
— Генеалогическое? — поправила Снолли.
— Ой, да, генеалогическое. Я повесилась на нём, на отцовское ветке. Слушай, а как оно появилось?
Леска обращалась к Снолли, но попытался ответить я:
— Древо изросло из чрева предков.
— А как появляется что-либо?
— Из семени причинной прошлости, — отвечал я абы что, потому что это всего лишь ребёнок, чай, не с профессором философии дискутирую.
— Я плод? Плод матери, да?
Я со Снолли стихли в молчаливом согласии.
— Говорила я маме: “Мама, я — твой дар. Это тебе: я”, и обнимала её, — сказала она и всплакнула. — Мама, мне нечем...
Мы переглянулись.
— Ладно, — вытерла она слезы, — я по жизни считаю так: как бы то ни было. А у тебя было?
— Было, есть и будет, — заявил я.
— А как мне набрать скорость?
— Куда тебе спешить? — спросила Снолли.
— Вперед. В будущее. Здесь мне никогда не нравилось, — с горечью призналась она.
“Здесь”, я полагаю, в широком смысле.
— Все мы всегда “здесь”, — уверенно задвинул я.
— А всеми нами? Если не всеми, то кем?
Я поднял руки:
— Сдаюсь, — чтобы затем их опустить.
— Всеми нами что? — Снолли нужны были детали.
— Смотря “всеми”, это сколько? Все — это сколько?
— Все — это один, — я указал пальцем в небо, намекая на понятно кого.
— Нет, всеми нами. Всеми нами мы тут у нас приходимся быть друг другу, начиная с меня.
— И здесь и там? — уточнила Снолли.
Леска понимающе кивнула:
— Вот именно! И как собрать это в одно? — она эмоционально соединяла и разъединяла пальцы в замок перед её, а потом моим лицом. — А?
— Не знаю, — не без вздоха поражения сдалась и она.
— Нечем мне, Снолли.
— Нечем что? — переспросила Снолли.
— Нечем начать.
— Что начать?
— Да хоть что, — психанула она, и швырнула полуободранный цветок на траву.
— Леска всегда была такой... глубокознательной? Глубоколюбознательной?
— Да, но не настолько, — ответила Снолли.
Мы двигались к дому. Прервать прогулку по округе нас вынудили несколько ударов грома неподалёку, причём последний удар сопровождался криками со стороны крестьянских домиков.
— Думаешь, из-за особенностей нашего славного поместья? — спрашивал я касательно Лески.
— Возможно, мы наблюдаем воздействие проклятия на новоприбывшего человечка, что на её примере проследить проще, так как это её первое посещение Хигналира. Вдобавок я знаю Леску до приезда сюда, много раз виделась с ней, когда ездила погостить к бабушке с дедушкой.
— Как она здесь очутилась? Не могла же сама приехать.
— В душе не представляю.
— Ну и какие выводы?
— Не будем торопиться с выводами, продолжим бдеть оба в оба.
Вдалеке полыхал крестьянский домик, люди бросились тушить пожар.
— Вот оно, братишка, чувствуешь, чем попахивает? Что я и говорила. Дальше — только хуже.
Из-за ветра, огонь перебросился на огромный сноп сена.
— И впрямь, пожар становится только хуже, — подметил я.
— Я больше всего боюсь, что, глядя на всё это, ты будешь пожимать плечами. “А чего такого?” — скажешь.
Я хотел возразить, но она продолжила:
— Перетрындишь со Споком, уверуешь в гипотезу эволюции, о том, что весь мир произошёл от обезьян, и на пару колдовать, катастрофы вызывать будете. А потом поздно будет.
— Я думаю, поздно будет уже после ритуала, который он запланировал на выходные. Чуйка нашептывает.
— И без чуйки понятно: мощи пророка, сотрудничество с некромантом Аркханазаром, флейта, игра на которой достаёт не только живых, но и мёртвых, с того света. Небось собирается воскресить доисторического деда, чтобы тот научил нас чему-то. Хуже и представить нельзя.
— Опасаешься, что я не смогу удержаться перед ним, позволю себе упустить возможность перемолвиться парой сотен тысяч слов со столь соблазнительно старинным дедом?
— Именно.
Со снопа сена огонь перебросился на соседний сноп. Вот беда, да там этих пшеничных куч — тьма стоит, и все в ряд вдоль окраины поля!
— Почему на своём примере я не замечаю какого-то резкого перехода между тем, как было до проклятия, и после? — обратил я взор в прошлое. — Всё менялось настолько плавно, что даже охарактеризовать изменения не получается.
— Потому что степень проклятости и нарастала постепенно.
— Да-а, точно — хлопнул я себя по лбу.
— Но за некоторыми событиями следовали рывки.