Хигналир (СИ)

— Это выкусили? — помахал я кулаком в астрал. — Споквейг сегодня рассоздал, что я и Авужлика... ой, рассказал... что мы не предрасположены... не… Не, не не предвзяты... к куриному настою. Не-не-не... Блядь... Да, про настрой. Революционный. У кур. Что мы не не преднастроенны... к... нему...

— Ничего не поняла, — Авужлика переглянулась со всеми нами.

— Революционный укур? Как это не предрасположены, мы тут все вовсе не не предрасположены к революционному укуру, — физиономия Снолли, а также её речь, доказывали её слова, ведь мы с Авужликой сидели в том же состоянии.

— Ха-ха, нет, думаю, он намекал, что мы не способны противостать, — продолжил я плохо изъясняться. — О-о-о, а ведь он прав, это же исключительно твоя идея — убить Споквейга, Снолля, — я увидел, как Авужлика медленно начинает охеревать от услышанного. — А ещё, исходя из его слов, он был готов к тому, что мы попытаемся его убить, когда он вернётся, — что-то поник я. — Птолимит из Питлагорла приходил исследовать обстановочку. А Уата-Горла батя разогнал, чтобы тупо проверить горло после воскрешения, и разогреться перед возможной битвой с нами. И шугануть округу.

— Во пришибленный, — диву далась Снолли. — А чё он, про ритуал чё-нить сказал?

— Не. О, о, а помните, как он создал детектор лжи, но это оказался не детектор лжи, как все подумали, а детектор Лжи, что до парадоксальности лжет обо всем. “Вот же, узрите ваш разум со стороны!” Ха-ха-ха.

— А помните, — подключилась Авужлика высмеивать отца, — помните те обои с пчелиными сотами по всем стенам, полу и потолку? Он ещё ел там жареных ос, в остром соусе.

— Да, ха-ха-ха, — засмеялся я, кивая, — был быт. А давайте, когда Спок уснёт, отправимся в осознанном сне к нему, полетим ему во внутренний мир, вместе, будем путешествовать там, гулять?

— Ни в коем случае, а-ха-ха-ха! — перекрестилась Авужлика задом наперед, и перекатилась через плечо по полу, переплюнулась через себя саму.

— А помните, — развспоминался я, — как мне стражник докладывает: “Энты пришли, вас спрашивали”. А я такой: “Что-о-о-о?!” А-ха-ха-ах.

— Да, хах, — помнила Авужлика.

— И пошли, короче, с Лиатом в лес, а там реально энт. И он, такой, говорит, мол, передай Снолли конверт. Лиат ему: “А чё сам не передашь?” А он: “Не нахожу ни капли приятного в личном контакте с этой маленькой нахальной особой, ибо называет она меня «старый ебень»”.

Все засмеялись, больше всех ржала Снолли.

— Я ему говорю, — продолжал я, — придумай обзывательство в ответ. Например “Снопли”. И ушли. Письмо не понесли, потому что Лиат развыпендривался, что мы ему не почтовики.

— А наследующий день, помните... — начала Авужлика, я её перебил.

— Ах-хах, да, на следующий день мы сидим на крыльце, и саплинги приносят письмо на имя “Снопли”!

— Ха-ха-ха-ха!

— И Снолли, такая, читает, ещё маленькая совсем была, лет семь, где-то как Леска сейчас, такая, смотрит на конверт, мгновенно соображает, что это я...

— Потому что ты меня так уже обзывал, — вставила Снолли.

— Да, и говорит: “Подъебать меня ты смог. А бутылку поймать сможешь? Нет? Тогда лови!” — и швыряет мне в лицо стеклянную бутылку из-под сока! Я начинаю оправдываться, а она: “Слышь, ты… Дай мне сказать... Отдай назад бутылку”.

— Хах-хах. Я помню, — подкинула ещё историю Авужлика, — как Снолли в возрасте четырёх лет, когда только приехала, сказала нашему учителю по горзуанскому языку: “Слышь, ты, ебало завали”.

— Ха-ха-ха-ха! — ржали все.

После того, как мы славно повспоминали то да се, сыграли несколько партеечек в духовную политику, позанимались всякими неадекватностями, да побесились как под грибами-бесовиками, я поразил Авужлику своим решением передремать пару минут. “Двадцать часов проспал, и не хватает «пары минут»?!” — возмущалась она.

Через неопределённое количество времени я проснулся. Сестры продолжали играть на бело-зелёном ворсистом ковре. За окном темно. Я встал со словами:

— Мудрое дрёмо предрекло мне, что через час я буду хотеть кушать. Так и случилось.

— Мудрое дерево! — радостно воскликнула Авужлика.

В разуме проявилось воспоминание о мудром дереве. Когда-то давно мы с Авужликой любили ходить к одинокому дереву, сидеть рядом с ним, уповать на его мудрость, читать умные книги под ветками, брататься с ними.

— Надо будет навестить его, — предложил я. — Попрошу помочь в постижении Чтобыря, а то там всё слишком по-наркомански написано.

— Чтобырь специально по-наркомански написан, — объясняла Снолли, — чтоб читатель в таком ключе мудрые штуки встречал, не пользовался готовыми шаблонами интерпретации, легче схватывал глубину.

— Глубину-ты. Глубинуты?

— Что? — не поняла Снолли.

— Больше “глубинут”! Я придумал единицу измерения глубины и тонкости — величины смысла.

— О, круто, мне нравится, — одобрила Снолли. — Осталось найти меру благоёмкости.

— А блажь измеряется в гипокампусах, — решил я.

— Мудрое дерево — это энт? — спросила Снолли.

— Нет, — ответили мы хором с Авужликой.

— Ненавижу энтов, — Снолли сделала заявление, которое в повседневной среде ни от кого не услышишь.