Хильдегарда Бингенская

Продолжая комментировать видение, она прибавляет слова наставления, которые обратил к ней Свет, открывшийся ее глазам: «О безумные! Для чего вы пытаете тварь о сроках своей жизни? Никто не может знать времени своего, избежать или изменить определенного Мною. Ибо когда твое спасение, человек, будет совершено — будь то в земных вещах или в духовных, — ты оставишь нынешний век, чтобы переступить порог в бесконечное. Ибо когда человек обладает столь великой мощью, что любит Меня превыше всякой твари (…), Я не отделяю его дух от тела, пока в нем не созреют сочные плоды, источающие благоухание. Но того, кого Я сочту немощным, то есть неспособным сносить Мое бремя посреди искушений лукавого, в тяжком порабощении своему телу, Я беру от века сего, прежде чем он иссохнет и увянет его душа, ибо Мне ведомо все. Я хочу дать роду человеческому всякую правду ради сохранения его, чтобы никто не мог найти оправдания, когда Я предостерегаю человеков и увещеваю их творить дела правды, когда наполняю их страхом смертного Суда так, словно они должны вот-вот умереть, хотя бы на самом деле им предстояло жить еще многие дни…».

В следующем видении, четвертом по счету в книге «Scivias», вопрос об участи человека вновь возвращается, и вновь в образной форме, соответственно этапам развития человеческой жизни. «Я увидела ослепительное и безмятежное сияние, исходящее как бы из множества очей, четырьмя углами обращенное к четырем частям света, и сияние это, олицетворяющее высшую тайну Творца, было мне явлено в великой тайне. В этом ослепительном сиянии явилось другое, подобное утренней заре и обладавшее словно пурпурным свечением (…). И я увидела словно образ женщины, имевшей во чреве как бы совершенный образ человека; и вот, по сокровенному предопределению Творца этот человеческий образ обнаружил движение жизни, и огненная сфера, в которой не было никаких черт человеческой плоти, овладела его сердцем, охватила его мозг и пронизала все члены; затем человеческий образ, оживотворенный таким образом, вышел из чрева женщины и совершал движения, подобные движениям людей (…), и уподобился цветом их цвету.

И вот, наступило время скорбей для этого человеческого образа, ибо падение сделало его добычей для всех опасностей: „Где я, чужестранка? В сени ли смертной? Каким путем я следую — не путем ли заблуждения? И какое утешение мне доступно — не утешение ли странников? Ведь я должна была бы иметь скинию из драгоценного камня, сияющую больше, чем солнце и звезды, ибо заходящее солнце и гаснущие звезды не должны были сиять в ней, так как ей приличествовало исполниться ангельской славы; топаз должен был служить ей основанием, а драгоценный камень образовать все устройство ее; ее ступени должны состоять из чистого хрусталя, а галереи — из золота, ибо я должна была быть среди ангелов, ибо я — живое дыхание, которое Бог вдохнул в безводную материю. Потому мне следовало знать Бога и любить Его. Но когда моя скиния (тело человека — хранилище Святого Духа) уразумела, что может очами своими озирать все вокруг себя (знак свободы, дарованной человеку, возможность выбора, его желания и способность самому выбирать то, что для него благо или дурно), она обратилась к Аквилону (месту холода и отчаяния)“.

Так возникают все несчастья твари:

„Некоторые постарались покрыть меня бесчестьем, заставили меня делить пажить со свиньями и, послав в пустынное место, дали мне в пищу горькие травы, пропитанные медом. Затем они положили меня на давильню и подвергли многим мукам и пыткам и, совлекши мои одежды, чтобы нанести множество ран, оставили меня на съедение зверям; змеи и ядовитые скорпионы, аспиды и подобные им обступили меня и наполняли своим ядом“. Подвергаемая всем пыткам, она возопила: „Где ты, Сион, матерь моя? Горе мне, ибо я оказалась вдали от тебя! (…) Когда же я изливаю в тебе, матерь моя, слезы и издаю стоны мои, несчастный Вавилон так возвышает шум своих вод, что ты не можешь услышать мой голос. Потому я буду искать тесных путей, где смогу избежать ужасных спутников моих и отвратительного плена“. Сказав так, я убежала на узкую тропу, где, горько плача, скрылась в небольшой пещере, со стороны севера, ибо потеряла матерь свою. И вот, нежное благоухание, подобное как бы сладчайшему дыханию матери, опьянило меня. (…) И я была столь упоена радостью, что логово в горе, где я укрывалась, наполнилось возгласами моего ликования. (…) Я хотела взойти на высоту, где враги не смогли бы обнаружить меня, но они разостлали передо мной бурные воды морские, которые я не могла пересечь; а мост, перекинутый через них, был так шаток и узок, что и по нему я не могла перейти. По берегам моря высились горы, вершины которых были так высоки, что я увидела свое бессилие достичь их».