— Возможно, при том, что в том доме, который ваша подруга ей два года назад продала, обнаружились отпечатки ваших пальцев. В комнате, где проводились некие эксперименты и исследования.
Гретта не выглядела впечатленной.
— Я не совсем понимаю, к чему вы ведёте. Я знать ничего не знаю про этот дом. Возможно, те отпечатки остались ещё с давних пор.
— На колбах и баночках со свежими компонентами?
— Повторяю — не знаю, о чем вы говорите. Я ничего не помню, я была в коме и плохо себя чувствую до сих пор. Мне не говорят, что с Таней, и я очень переживаю. Таня тоже очень переживает, когда меня нет рядом. Мы одно целое, понимаете? Она — моя. Мы можем перенести допрос на другое время или вы будете мучить меня дальше? У вас достанет совести?
Трою достало бы совести, но он хотел ей дать время все обдумать и прийти к верным выводам. Она достаточно умна, чтобы понять, что, если продолжит в том же духе, ничего хорошего её не ждёт. Может быть, удастся вытащить из неё имя сообщника в обмен на послабления? Впрочем, Троя не так интересовало имя — он и без того подозревал, кто это — как возможность прижать негодяя к ногтю железобетонно. Пока же против него были лишь косвенные улики.
Гретту увели. Трой вернулся в кабинет, позвонил Виттору Кромбергу лишь для того, чтобы вновь услышать, что тот занят с утра до вечера и ни секундочки выкроить для детектива не может.
Трой потерял терпение на пятый день и как мог корректно донёс до Виттора мысль, что следующий вызов будет принудительным — повесткой-порталом, настроенным персонально на Виттора. Образцы крови в больнице остались. Незаконно? Нет, не слышали. Да, технологии дошли. Эта повестка везде найдёт и в нужное место доставит. Хоть с толчка, хоть с пары в универе.
На следующий день в плотном графике Виттора чудесным образом появился просвет, и в девять утра Трой нажимал кнопку звонка в доме Кромберг.
Дверь отворилась почти сразу. Виттор был одет как на выход: строгие брюки с остро отглаженными стрелками, через руку перекинут пиджак, туфли начищены. Он совершенно не производил впечатление человека, которого две недели назад пытались прибить к полу и выпустить кровь. На ладонях — никаких шрамов, сам свеж и подтянут, румянец во всю щеку. Трой знал, что парнем занимались спецы из исследовательского центра, в котором он стажировался — «своих не бросаем» и все такое — но таких результатов не ожидал. Детектив тоже не отказался бы от такого чудо-средства.
— Добрый день, проходите.
— Спасибо.
Они устроились в гостиной. Диван был завален какими-то конспектами. Виттор пристально посмотрел на них, выдал глубокомысленное «ага», схватил ручку, лежавшую рядом на подушках, и энергично начал что-то писать. Левой рукой. Трой вкрадчиво спросил:
— Почерк у вас интересный. Мне казалось, вы правша.
— Что? — вскинул голову Виттор. — Правша? А, вот вы о чем. Я амбидекстер. Есть вещи, которые мне удобнее делать правой рукой, а есть те, которые могу делать лишь левой.
«Работать скальпелем, очевидно, удобнее левой», — вслух Трой этого, конечно же, не сказал.
— Приступим? — спросил он.
Виттор отбросил ручку и отработанным движением сдвинул бумаги в сторону.
— Отвлекся, извините, — он с ожиданием уставился на Троя. — Чем могу помочь?
— Прежде всего, позвольте спросить, как вы справляетесь? Может быть, вам нужна помощь?
Виттор непонимающе нахмурился.
— Помощь?
— С вашей матерью.
Секундная пауза, и студентик горестно заломил брови и руки тоже.
— Я… даже подумать не мог. Моя мать всегда такая правильная. Она никогда бы не смогла такого сделать. Я уверен, что это ошибка.
— Конечно, ошибка, — спокойно согласился Трой. — Я с вами полностью согласен. Вы уже наняли адвоката? Кстати, вашу мать уже выписали из больницы?
— Какой больницы? С мамой что-то случилось?
— Ей стало плохо на допросе, пришлось вызывать врачей.
Виттор выглядел обескураженным и неприятно удивленным — словно его мать не имела права болеть и никогда этого не делала.
— Я… спасибо, что сказали. Я навещу мать в ближайшее время. А что касается адвоката… ммм… я как раз собирался этим заняться. Вот сегодня хотел позвонить.
Трой согласно кивнул — чтобы разговорить Виттора, он был готов согласиться со всем, что бы тот ни сказал. С точки зрения здравомыслия, он мог сто раз не одобрять отношений внутри семьи Кромбергов, но это их дела. Их тайны. Ему и своих хватало.