Химера

В горах темнеет рано, и вскоре начало смеркаться. По приказу Филиппа сопровождающие их рароги развели три костра, один из которых предназначался Адалинде, Мичуре и Филиппу, а второй – членам экипажа вертолета, которые были эльфами и поэтому держались обособленно. Возле третьего костра рароги расположились сами, настороженной, молчаливой и мрачной группой. Вместо слов они обменивались знаками и были похожи на растревоженную стаю больших черных воронов, сливающихся окраской с окружающим их мраком.

Но очень скоро Филипп присоединился к своим подчиненным. Ему наскучило находиться в одной компании со старым рарогом, который смотрел на него умильными глазами и мешал ему заигрывать с ундиной. Адалинда разочарованно посмотрела молодому рарогу вслед, но не решилась его окликнуть. Ее также стеснял Мичура.

Поэтому вскоре Адалинда встала и, нарочито зевнув, громко сказала:

– Как спать хочется!

От соседнего костра сразу же отделилась одна из теней и приблизилась к ней. Это был Филипп.

– Повелительница Адалинда, для тебя расстелена кровать в салоне вертолета. Все остальные будут спать в спальных мешках у костров. Так что твой сон никто не побеспокоит.

– Неужели вам, бедняжкам, не будет холодно? – спросила Адалинда.

– Мои бойцы привыкли к трудностям походной жизни, – ответил Филипп.

– Меня волнует, как проведешь эту ночь ты, – томно произнесла ундина. – Я так благодарна тебе за заботу обо мне.

– Тогда не закрывай люк вертолета изнутри, – шепнул ей Филипп. – И я смогу пожелать тебе спокойной ночи, когда все заснут.

– Возможно, я так и сделаю, – тихо ответила Адалинда. – А, может быть, и нет. Я подумаю над этим.

Она скрылась в вертолете. Филипп, насвистывая веселую мелодию, направился к своим бойцам. Но его окликнул Мичура.

– У тебя не найдется для меня немного времени, Филипп?

– Только не сейчас, – отмахнулся молодой рарог. – У меня еще столько дел!

Мичура кивнул. Он был обижен и расстроен одновременно. Ему никак не удалось побыть наедине с сыном, поговорить с ним по душам, расспросить его о жизни и планах на будущее. Филипп как будто избегал его. Это заставляло Мичуру искренне страдать. Он был членом Совета ХIII, и ни один из рарогов не осмелился бы отклонить любую его просьбу, из уважения или страха, все равно. Но Филипп откровенно пренебрегал даже его приказами. А ему, Мичуре, приходилось смирять свою гордыню и, словно нищему на паперти, терпеливо ждать подачки от собственного сына. И все же даже унижение приносило старому рарогу мрачную радость. Он был счастлив от одной только мысли, что у него есть сын, кровь от крови и плоть от плоти, спасение от ужаса одиночества, в каком-то смысле – залог его бессмертия в грядущих веках. А потому он прощал Филиппу все обиды, и был готов простить намного больше, если потребуется.

Размышляя над этим и удивляясь сам себе, Мичура забрался в спальный мешок. Он лежал у костра, смотрел на огонь, слушал, как трещат, сгорая, ветки, охваченные пламенем, и думал о том, что не будь у него сына, его будущее было бы беспросветным, печальным и пугающим. А так ему есть, ради чего жить. Будущее Филиппа волновало его сейчас намного больше собственного.

Краем глаза Мичура увидел, что какая-то тень проскользнула от костра к вертолету, бесшумно открыла люк и скрылась внутри. Гордая улыбка тронула его губы. «Мальчик такой же, как и я в молодости». С этой мыслью старый рарог заснул, продолжая улыбаться во сне.

Филипп, очутившись в темном чреве вертолета, передвигался крадучись, словно большая кошка, боясь оступиться и привлечь внимание спутников шумом. Неожиданно его рука наткнулась на что-то мягкое и очень приятное на ощупь. Это была обнаженная грудь Адалинды. Она уже легла, но привстала, услышав его возбужденное дыхание.

Ее кожа была прохладной и нежной, а тело упругое и податливое. Рарог начал ласкать его. Адалинда тихо постанывала от наслаждения. Она взяла руку рарога и положила ее туда, где его прикосновения доставляли ей наибольшее удовольствие. Затем привлекла его к себе. И начала размеренно двигаться в одном ритме с ним. Это продолжалось вечность. Они не уставали, потому что не пытались противостоять друг другу, как это было у рарога с Алвой.

Филипп вспомнил об эльфийке только на миг и сразу же забыл. Новые ощущения были сильнее и сладостнее. Они обещали больше. Прошлое, сверкнув перед его глазами падающей кометой, кануло во мрак. Настоящее взошло яркой звездой. Как обычно, он не испытывал ни сомнений, ни сожалений.

Внезапная мысль, что блаженство, которое дарит ему Адалинда, уже никогда не повторится, едва не испортила ему удовольствие. Но мысль эта прожила всего одно мгновение.

Для него не существовало ни прошлого, ни будущего. Филипп жил только настоящим. И лишь оно одно имело в глазах молодого рарога ценность…